Рай на заказ

Мы влетели в мой «форд-фиесту», и я повернул ключ зажигания, чтобы поскорее убраться оттуда. Однако машине, похоже, до этого не было никакого дела. Я снова и снова поворачивал ключ, но все, чего я добился, – залил карбюратор бензином.

Тогда я вспомнил, чему учил меня отец: «Если автомобиль не заводится, подожди немного, прежде чем опять повернуть ключ в замке зажигания».

В зеркале заднего вида показался фон Шварц. Он был вне себя от ярости. Я едва успел заблокировать двери. Он пытался взломать машину, чтобы добраться до Сивиллины, которая начала завывать от ужаса. Психиатр молотил по корпусу машины, который, к сожалению, был гораздо тоньше, чем бронированная дверь его квартиры.

Я закрыл глаза и ждал целую секунду. Мысленно выключил звук и сделал глубокий вдох.

«Нужно действовать спокойно», – подумал я.

Не глядя ни на Сивиллину, ни на пропитанного кокаином карлика, бешено дергавшего ручку дверцы, я медленно повернул ключ в замке зажигания. Мотор заурчал.

Машина резко рванула влево и помчалась прочь. Опешив, психиатр выпустил дверцу, но тут же бросился вдогонку, понадеявшись, что я остановлюсь на красный свет. К счастью для меня, загорелся желтый, и я успел проскочить перекресток.

Я ехал быстро, я ехал долго. И молча.

Остановившись на Елисейских Полях, я открыл дверь и сказал Сивиллине:

– С этой секунды гарантийное обслуживание прекращается. Звонить мне теперь бесполезно, что бы с тобой ни случилось. Желаю тебе счастья. И советую больше не пытаться вернуть свои вещи. Полагаю, ни один из предметов, которых ты лишилась, не является действительно незаменимым. Впрочем, как и никто из людей. Вероятно, тебе лучше вернуться к матери в Нормандию.

Она опустила глаза:

– Знаю, я вела себя глупо. Но я тебя предупреждала. Я могу только тащить за собой в пропасть тех, кто мне помогает. Это мое проклятие.

Мы долго молчали. Наконец Сивиллина сказала:

– Я никогда не забуду того, что ты для меня сделал. Ты спас мне жизнь. Я была бы рада видеться с тобой, но понимаю, что ты теперь вряд ли захочешь…

Я открыл дверцу, Сивиллина вылезла из машины и застыла у края тротуара. Я уехал, даже не посмотрев в зеркало заднего вида.

Пять лет спустя я узнал, что Сивиллина вышла замуж за журналиста, у которого было несколько титулов, замок и герб. Ее избранник был еще более раним, чем она, и потому пробудил в ней материнский инстинкт. Не решаясь больше жаловаться на душевные переживания, она отказалась от «поэтической» стороны своей натуры и посвятила жизнь спасению мужа от его собственных демонов.

Как-то вечером я увидел доктора Максимилиана фон Шварца в какой-то телепередаче. Его пригласили как специалиста по отношениям между полами и нервным расстройствам, характерным для девушек. Он шутил и мило улыбался. Или становился серьезным, рассказывая о трагедиях пациентов, не поддающихся лечению. Некоторые из его правдивых историй привели ведущего в восторг. Люди в студии слушали его с восхищением.

Я же видел искаженное от ярости лицо и брызги слюны, когда он вопил: «В тюрьму этого клоуна! Вы слышите, я – близкий друг мэра!»

Мне вспомнились слова Сивиллины: «Он ненавидит все человечество. Если бы он мог убить всех, то был бы совершенно счастлив».

На экране появилась надпись мелкими буквами, которая сообщала зрителям, что на экране «ДОКТОР МАКСИМИЛИАН ФОН ШВАРЦ, СПЕЦИАЛИСТ ПО ХИМИИ ЛЮБВИ».

11. ТАМ, ГДЕ РОЖДАЮТСЯ АНЕКДОТЫ (БУДУЩЕЕ ВОЗМОЖНОЕ)

«…а тот ему говорит: ну разумеется, дорогой мой, поэтому он и держит все в страшном секрете! Вы же понимаете!»

Взрыв смеха. Дружные аплодисменты зрителей, заполнивших зал «Олимпия». В едином порыве все вскочили и принялись скандировать: «Тристан! Тристан!», «Еще! Еще!»

Комик скромно отступил вглубь сцены, вытер лоб, почтительно поклонился и вскинул руку в победном жесте. Толпа не умолкала: «Еще! Еще!» Актер продолжал кланяться и посылать воздушные поцелуи и наконец скрылся за кулисами.

К нему подошел журналист, чтобы попросить интервью. Тристан Маньяр даже не взглянул на него. Юные поклонники просили автограф – он проскочил мимо. Вошел в уборную, полную цветов, и захлопнул дверь перед самым носом снимавшего его оператора.

Встав перед зеркалом, освещенным желтыми лампами, Тристан стал нервными движениями стирать грим. В этот момент к нему зашел его импресарио и продюсер Жан-Мишель Петросян.

– Ты был великолепен! Ве-ли-ко-ле-пен! Но тебе, пожалуй, стоит еще раз выйти, они там как с цепи сорвались. Зовут тебя на бис! Покажи им скетч о забывчивой консьержке. Это безотказно работает. Им понравится.

– Чтоб им провалиться.

– Ты что, не слышишь их? Это же триумф! Кажется, в зале сам министр культуры.

– Наплевать.

Издалека доносился гул, вырывавшийся из сотен глоток, которые хором скандировали коллективную мантру: «Еще!»

– Да ты их так завел, что они сейчас все разнесут! Тристан, ты – их кумир! Они в восторге от тебя.

– Я их презираю.

– Подумай о карьере. Подумай о них. Подумай о бассейне на твоей новой вилле.