Рай-отдел

В офицера Ванька не попал, вот семенящий следом солдат выронил винтовку, повалился на мостовую. Его благородие тоже присел на корточки, весьма малоизящно пытался выправить запутавшуюся между ног шашку. Держи, держи ее там, а то прослабит…

Пока выбили гильзы и перезарядили скорострел, пока водрузили обратно на пачки «Подъ ивою и другiя…», улица опустела: отошла «рота», уводя с собой двух раненых. В типографии среди станков, рассыпанных книг и изгвазданной сапогами бумаги грянуло революционное «ура!». Не особо раскатистое, поскольку любому дружиннику было ясно, что нынче промежуточная пауза…

— Отобьемся, товарищи, непременно отобьемся! — заверял, хрустя штиблетами по осколкам стекла, знающий человек длинноволосого интеллигентного вида. — Вся Москва нам сочувствует и поддерживает! Это я вам как представитель городского комитета заявляю!

— Пока комитет заверения выставляет, мы чайку поставим, — улыбчивая баба в короткой плюшевой жакетке, туго подпоясанной ремнем, бабахнула огромный чайник на груду бумаг. — Кому горячего, налетай, подешевело!

— Ты бы, Лоудка, чего бы пожарче от себя нам припасла, — гыгыкнул кто-то из дружинников.

— После победы революции тебе самому первому, — откликнулась развеселая бабенка. — Вношу в список. Под нумером восемьсот шестьдесят четыре. Ежели не передумаешь, герой-любовник.

Иван чуть не выронил подготовленный для самострела патрон — было в ядовитой бабе нечто… Из лепотцов она, что ли? Не, быть того не может. Но угадывается что не человек. Но не Сланная же⁈

Конечно, баба с чудным именем Лоудка была абсолютно живая, но все же…

— Дядь Яш, а это кто? — вполголоса спросил керст, полируя тряпочкой подозрительный патрон.

— Что, глянулась? Старовата для тебя, Ванюшка. Хотя веселая оторва, того не отнять. Из городского Совета. Кажись, анархистка. Пуль не боится, ловка, образованна.

— Кличут шибко странно, — пробормотал Иван, мучаясь подозрениями — разливая чай, баба кинула на него заинтересованный взгляд и вроде бы даже заговорщицки подмигнула.

— Так финляндка она по матери. С островов там каких-то мудреных. Рассказывала, бедно живут, на лодку всей семьей копят. Она-то в город подалась, даже в университете училась. То ли выперли за неблагонадежность, то ли еще что… Но ученая.

Чего-то не договаривал Яков — попахивало от него враньем и смущением. Видимо, знаком с финкой и еще что-то про нее знает. Впрочем, молодой керст еще не настолько хорошо разбирался в запахах настроений, чтобы четко оттенки выделять.

— Понятно, — Иван отвернулся к окну. Следовало предусмотреть действия противника…

Что-то не спешили атаковать золотопогонники. Постреливали по типографии, но довольно бесцельно. Вроде бы солдат с фланга кто-то беспокоил — за домами разве расслышишь. Мелькнула запряжка — кажется, артиллерийская, но следом зарядный ящик не проскакивал. Пронеслась пара «линеек»[9] Пятницкой пожарной части с кучей вооруженных пассажиров. Определенно, подкрепление подтягивают. А руки между тем стынут. Самое дурное в послежизненой жизни это мерзлявость — пробирает морозец вдвое скорее. Впрочем, живым тоже не сладко — вон, Яков кашляет и кашляет…

Самое глупое, что керст определенно чувствовал себя на своем месте. На боевом посту. Думать об этом не следовало — Старый сказал, что столь сложное понимание попозже придет. В этом-то вопросе можно было поверить устаревшей хрычевской личности керста-наставника. Но как же не думать, если сам себя не понимаешь?

Иван был уверен, что родился в 1917-м. Чуть опередил великую революцию, появившись на белый свет 30 июля по старому стилю. Рос, учился, в пионеры и комсомол вступал. Вон, комсомольский билет вполне сохранился, в кармане лежит.

Но как же с остальным? Двор, школа, ячейка? Смутно они помнятся, и нет в тех годах никакой уверенности. Мелькают лица, ступеньки лестниц… И лиц отчего-то многовато, и лестниц с дверьми… Ну не может же быть у человека три родных дома, пусть даже в близких, соседних, переулках? А родители, а мамка? Тут вообще жуть охватывала — наслаивались лица, сливались в неопределенность. Нет, лучше не думать. Лучше с иными вопросами сначала все решить…

Дороги… сотни, может даже тыщи дорог. Дым костров и паровозных топок… жар кузнечных горнов… Запахи конского пота, пахучая упряжь… Иван был уверен, что сумеет оседлать и взнуздать коня с закрытыми глазами. Попробовал как-то по случаю на рынке. Да, проще чем сморкнуться. Вот откуда московскому городскому парню знать такие хитрости? Ну, может, кто из родственников на конюшне работал. Хотя там чуть иное…

Прямо змеючий узел, целый клубок загадок. К примеру, откуда уверенность, что окажись на месте неуклюжего подпольного «самострела» нормальный пулемет системы Хайрема Максима никаких затруднений то обстоятельство не вызвало бы. Может, в Осоавиахиме[10] изучал? Хотя там мелкашки, да единственная учебная трехлинейка, и та варварски засверленная…