Рай рядом

Ещё, ещё даже ярче картинка вдруг сыплет ей в глаза мельчайший золотой песок, набегает наивной гурьбой гогеновской молодежи у океанских волн… А над горизонтом – пышный павлиний хвост нырнувшего в них солнца, тропический закат. Насыщенно-синие сапфиры, отливающие пурпуром рубины, прозрачные изумруды, топазы, ещё, ещё красивейшие, перетекающие друг в друга краски… Вечер празднично иссякает, но впереди детски нежное, лазоревое утро… Да… мирный, безмятежный рай! Парадиз. Всё, всех к чёрту забросить и туда бы, поскорее туда…

Алина постояла еще немного, пока с воем не прибыла первая пожарная машина. Лишь на это подвиг её профессиональный журналистский интерес. Впрочем, ясно было (вскоре подтвердилось!), что никто не пострадал. На ходу мельком еще раз просмотрела фото и видео, очень эффектные, жаль-жаль, что «Курьер» черно-белый… Надо же, информационный повод подстерёг её, считай, у собственного порога, целого и невредимого, слава Богу. Но там, в четырех стенах, настроение, отвратительное, предельно сумеречное все эти дни, станет ещё паршивей! Уже проверено… Телефон Воробьёва не отвечает, вырубился. Зачем же так резко, зачем он, спрашивается… Просто вот взял и исчез! Ну, что ж…

Где они, эти счастливые места на земле, где горят лишь одни закаты, а не полыхающие огнём дома, не испепеляющие человеческие страсти? И что страшнее, больнее? Вот гори всё синим да каким угодно огнем, только бы туда, где никто не ссорится, пусть даже молча, не бьётся, не бодается, как… Ну да, как в Баден-Бадене.

Ах, даже так?! Ну точно у нее крыша поехала… Загорелась!

Алина вяло опускается на скамейку перед своим подъездом. Достает из сумки лаваш, щиплет корочку, тянет в рот, глотает. Попробовала бы Полька во дворе такое учудить – сразу бы по рукам получила! Что ж, взрослым можно где угодно некрасиво, неправильно что-то жевать… и страдать, страдать…

Нет, ну пусть наши великие классики разругались когда-то там на веки вечные! Алина не великая, а потому не нужно, нельзя ей с хорошим человеком так разбегаться! Хорошим, небезразличным… любимым?! Или просто задело, что он вот эдак, молчком… Да нет, в любом случае как-то надо помириться. О-бя-за-тель-но! А там уж, как Бог даст.

Тетя Надечка (повесть)

Поколению моих родителей

Многое придется додумывать, даже придумывать там, где ничегошеньки не знаю. Потому что когда познакомились, ей было под тридцать, а мне – три-четыре, точно не помню. Тогда я понимала только то, что мамина подруга тетя Надя, Надечка, как все вокруг говорили, добрая и, с некоторой натяжкой, красивая. Красавица она в моем представлении была шаткая, потому что «под тридцать» в разговоре о ней, помнится, прозвучало приговором: старенькая… Значит, какая уж там красота! Только мама, Надина ровесница, могла быть бесспорно, бесподобно красивой!

Между прочим, вскоре после школы, тоже прекрасно помню, устрашающе взрослой, уже «немолодой», считала одну хорошенькую знакомую: ей было аж двадцать пять! А у Чехова учительнице Ольге в «Трех сестрах» двадцать восемь, и она страдает, что очень «постарела, похудела…» Другой учительнице из одного его позднего рассказа явно чуть за тридцать, а она «постарела, огрубела». Я сама учительница, поэтому тут-то все более или менее понятно: труд наш очень уж непростой, бывает, ощущаешь себя столетней черепахой Тортилой! А вообще не перестаёшь удивляться, насколько с годами у нас меняется представление о возрасте, взрослости, молодости, старости. Еще одно доказательство того, что, не изменяя мнений, жизнь не проживешь! А не изменяя своей любви? Долгой-долгой памяти об этой любви, без малого полувековой?! Надя прожила…

О ней, тете Надечке, Надежде Владимировне Никитиной, это мое повествование – соседке, наставнице, женщине талантливой и необычной. Статная, стройная такая была блондинка в стиле Валентины Серовой, с чарующим голосом. Звучным, подкупающе убедительным, определенно «актерским». При этом заведовала прачечной, полотенцами-наволочками! Ужас. То есть сегодня мне понятно, что ужас, а тогда иначе все рассуждали: какая-никакая начальница, что считалось поважнее статуса признанной звезды самодеятельности. Чуть ли не все тогда в нашем санатории «X лет Октября», сотрудники и отдыхающие, пели и плясали! И очень неплохо: главное ведь, считалось, громко и с душой.