Рай земной

Аллочка Леонидовна заменила почти всех сотрудников. Даже тех, с кем прежде по пятницам чай с шарлоткой пила; кто-то ушел сам, не дожидаясь намеков. Из «старичков» осталась одна только Плюша. От документов, связанных с поляками и репрессиями, ее отодвинули, разбирала теперь архивы эмигрантов, которые передали в дар музею их потомки. Плюша читала о сложной и несытой жизни бывших уроженцев их города в Варшаве, Берлине, Париже… И думала почему-то про Лувр, про памятники архитектуры и искусства. Ведь если тяжело, можно пойти, постоять у картин… Сама Плюша, правда, уже давно ни на какие выставки не ходила.

Вместо «старичков» Леонидовна набрала молодежь.

До тех пор с молодежью Плюша непосредственно не сталкивалась. Первые же контакты повергли в замешательство и опускание рук. Это были инопланетяне. Гуманные, отчасти даже отзывчивые. Похожие на обычных людей. Тоже ели, пили, ходили в музейный туалет. Пару раз резались при ней случайно бумагой, и на пальчиках выступала кровь. Но в остальном…

Когда Плюша что-то говорила им по работе, они глядели на нее светлыми глазами и повторяли через одинаковые промежутки: «Ага… Ага…» Или «О’кей… О’кей…» Плюше даже казалось, что они глядят куда-то сквозь нее, на обклеенную белыми пупырчатыми обоями стену. Она замолкала, не договорив нужной фразы. А они и не чувствовали недоговоренности. «Ага…» — и за дела свои. По смартфонам снова пальцами водят. Слышали ее? Поняли?

Но это было еще не самое… Ну да, странные. Смартфоны. Наушнички в ушах. Пальцами крутилку какую-то крутят. Об интимных вещах говорят спокойно: «У меня критические дни», прямо как о насморке. Это еще можно понять: целое поколение под рекламу прокладок выросло. Или примут позу роденовского «Мыслителя»: «Не знаю, что с этой перхотью делать…» И на это Плюша хмыкнет, но поймет: телевизор. Но откуда у этих инопланетян взялась такая нежная любовь к советскому прошлому, при нем-то они не жили даже?

— Тоже телик, — говорила Натали, которой Плюша по вечерам жаловалась. — Ты вот не смотришь, а там сейчас сплошной эсэсэсэр…

Вначале Плюше казалось, что молоденькие просто подыгрывают директрисе. Аллочка Леонидовна на собраниях любила поговорить о великом прошлом. «И российской истории можно поставить только «пятерку»!» — заканчивала такие выступления. «Спасибо, Россия; садись», — хмыкнул как-то с места кто-то из старых сотрудников, пока они еще были. А молодежь слушала ее серьезно; красавица Вика, сидевшая в одной комнате с Плюшей, ритмично кивала.

Одним влиянием Аллочки Леонидовны и ее собраний объяснить все было нельзя. Тут было еще что-то для Плюшиной головы непонятное.

Как-то, еще в декабре было дело, она открыла дверь в соседний кабинет. Вроде как случайно, хотя уже уловила голоса за дверью и бульканье напитков. Нет, не надеялась, что позовут к столу, просто… В общем, открыла. Открыла и поздоровалась. Сделала вид, что ищет кого-то.

Из-за стола на нее поглядели, переглянулись и предложили присоединиться. Леонидовны не было, одни молодые. Вика, еще человека четыре. На столе раскисал большой разрезанный торт.

Плюша внутренне улыбнулась, но на всякий случай поинтересовалась: что отмечаем?

— День рождения Сталина!

Плюша остановилась. Поглядела растерянно на стену. На стене висел календарь: 21 декабря.

Плюша сказала что-то тихо про музей, в котором они работают, что это музей репрессий, музей жертв, и… Вышла, закрыла дверь, прислонилась к стене.

В феврале в музее появился новый сотрудник, на этот раз пожилой. Даже слишком, лет шестьдесят. Седые волосы ежиком, холодный внимательный взгляд. Молча приходил на работу, молча сидел за столом, молча курил у стеклянной двери.

Аллочка Леонидовна представила его на собрании, когда прилетела из Штатов, где была в какой-то делегации. Рассказала, на каком уровне ее принимали, как устала от перелетов, как заидеологизированы американские историки… Под конец собрания сообщила, что наш дружный коллектив пополнился… Поднялся новенький. Назвала его по имени-отчеству; обычно сотрудников называла только по именам. «Будет у нас работать консультантом…» Поднявшийся встал навытяжку. «Человек с богатой биографией. Уникальным жизненным опытом… Прошу любить и жаловать!» Все почему-то захлопали. «На зоне работал, в охране. Сам мне вчера сказал», — услышала Плюша рядом Викин шепот. Плюша перестала хлопать, сжала ладони. «Шоколадку подарил. Полковник», — вздохнула Вика. Собрание закончилось, сотрудники расходились. В Плюшиной голове целый день вертелась песенка про «настоящего полковника».

Через месяц, правда, он ушел. В какую-то бизнес-структуру, как поговаривали в музее.

«Ах, како-ой был мужчина… Настоящий полковник!»

В начале марта ее пригласила к себе Аллочка Леонидовна. Устало подвигала компьютерной мышью, подперла подбородок.

— Что делать будем?

Плюша неопределенно улыбнулась.

Директриса еще пощелкала мышью, принтер ожил. Брезгливо, кончиками пальцев взяла выползший из него листок и протянула Плюше.

— Читайте.

Плюша поднесла поближе к лицу и стала читать.