Rain (СИ)

Следя за носками летних сандалий, а не за дорогой вокруг, я, верно приближалась к заведению временной работы, на которую теперь и приходить было тошно и страшно немного. Наугад потянув за металлическую ручку тяжёлой двери, я не сразу заметила, с какой лёгкостью оная подчиняется приложенной силе, впоследствии оказавшейся двойной. Всё той же опущенной головой я встретилась с мужскими татуированными руками (по наитию задрожала), отчего-то так едко и точно впившимися в память. Такие повзрослевшие и грубые, ни разу неблизкие и не родные руки, такие чёрствые на заботу и братскую нежность, столь пугающие мой слабый гонор. Поднимать глаза надобности не было, ведь меня аккуратно обступили стороной и оставили в одиночестве переваривать кашицу несуразных догадок. Узнавать Ан Хуан в этом теле Хёк не желал, не имел для себя никакой выгоды и интереса, и наверно, поступал правильно. Мне не хотелось быть жалкой в его глазах. Мне не хотелось снова видеть его призрения, и теперь кидаться к его ногам, чтобы попросить отмолить мою душу своим разговором, как последняя дура многосерийного дерьма, плохо отснятым горе-режиссёром на пару со сценаристом. Мне невдомёк что за идиотизм распространялся в моей душе, налегая на сладко-больное с такой остротой.

Следующим днём мы с Джиной остались в квартире без мужского присутствия и маялись дурью – стряпали всякие вкусности, шутили о ерунде, смотрели кассеты, сплетничали как самые типичные представительницы женского пола, выпавшим отличная возможность рассказать накопившиеся глупенькие секреты. Но некоторые секреты всё же должны были остаться закрытыми, потому как я не особо желала поддаваться слезам. Я в принципе не планировала портить столь прекрасную беседу отягощающими историями из личного прошлого – судьба штука странная, любительница нагрянуть без стука, абсолютно не пользующаяся этикетом.

По огромных размеров современной плазме счастливый Намджун бежал на встречу камере (с самых первых секунд моё сердце чуяло неладное). Это видео внепланово включилось в общем списке и стало обоюдным зрительным удивлением из семейного архива. Маленький ребенок, зажатый в руках мужчины, весело смеялся, перебирал неуверенно ножками, не замечал съёмку со стороны и, в общем, имел внимание только одного человека.. Я уже случайно видела фотографию в рамке в комнате этой пары, когда лезла за помадой, и там Намджун в обнимку стоял с тем же мальчиком, неизвестно откуда взявшимся, неизвестно куда пропавшим теперь. Повернув голову на Джину, я лицезрела её раскрытые глаза, слегка покрасневшие и обезумевшие, повисшее в них невысказанное оправдание, наверняка наскоро придуманные факты, но всё обрело ясность.. быстро и на одном выдохе.

-Это сын Намджуна. Его жена и ребёнок три года назад погибли в автокатастрофе.

Я снова обратилась с вопросами к телевизору, внимательно проследила за манипуляциями Намджуна в роли любящего отца и услышала женские возгласы за камерой (душу сдавило повторно), что-то говорившей об осторожности. Следующее видео было простым разговорным сообщением, (одно кончилось внезапно и началось другое) – Джина с Наджуном хихикая, отправляли в будущее видео-сообщение, где были ещё друзьями и прикалывались над конфузными ситуациями, произошедшими за день. Откинув голову на спинку дивана, я словила на себе взгляд Суншими и поникла ещё больше. Личное наказание Намджуна было жестоким, не менее ужасным, чем бесплодие Сокджины и их большая любовь, построенная на отношениях двух свободных людей. Если бы мои вопросы были тактичнее, я бы их, конечно, озвучила, полюбопытствовала о дальнейшей развилке жизни Намджуна после смерти любимых, но вместо этого обняла Джину за плечи и, получив в ответ такие же крепкие объятия, подумала что на сегодня сюрпризов достаточно. А ещё я подумала, что моя смерть станет для дома Ким не менее горькой новостью, зашедшей в гости по мобильной связи (наверняка), и очень жаль, что я не смогу избавить их от сожаления. Никто не виноват, в конце концов, что жизнь распоряжается согласно своему распорядку, и судьбой отводит сроки – я в них укладываюсь отлично, без сбоев. И стоя на остановке, ищу глазами свой самый долгожданный грустный автобус, самый последний из рейсов на день – он идёт до конечной, и там я выхожу.

Ближе к вечеру, когда мы с Джиной продолжали нашествие по кухонной утвари (я бегло обучалась азам кулинарии), раздался звонок моего телефона, слишком тревожный и неожиданный для этого дня, переполненного откровениями.

Голос по ту сторону был знакомый естественно, вполне предугадано вспомнивший о моём грехоподобном существовании. И отрадно было на душе, и ужасно грязно – как обычно, колебания со скачками, всё тщательно отработано, слажено к саморазрушению и мозгоковырянию.