«Из вечера в вечер слышишь, как внизу в коридоре выкликают по именам заключенных. Пятьдесят, сто, двести человек, которые через минуту будут связаны и погружены в грузовики, как скот, предназначенный на убой, и отвезены в Кобылисы для проведения массовой казни. Их вина? Прежде всего та, что у них нет вины. Они были арестованы без связи с каким-либо значительным поводом, не было никакой необходимости в следствии, и поэтому они будут казнены. Сатирический стишок, который прочитал товарищ девяти другим, приводил к их аресту перед покушением. Теперь они заключенные-смертники за одобрение покушения. За полгода до этого была заключена в тюрьму женщина, подозреваемая в распространении нелегальных листовок. Она и понятия об этом не имела. Теперь посадили в тюрьму ее сестер, и братьев, и мужей ее сестер, и жен ее братьев, и все они казнены, потому что уничтожение целых семей — это цель и смысл чрезвычайного положения. Почтовый служащий, арестованный по ошибке, стоит внизу у стенки и ждет, что его выпустят на волю. Он слышит свое имя и откликается. Его ставят в шеренгу смертников, увозят, расстреливают, а потом, на следующий день, выясняется, что произошло совпадение имен, что должны были казнить другого человека с таким же именем. Тогда расстреливают того — и все в порядке. Выяснять точно личность людей, у которых отнимают жизнь, — кто будет задерживаться на этом? И это неспроста, раз речь идет о том, чтоб лишить жизни целую нацию!»
…Гейдрих лежит в могиле, и нет ни одного чеха, который бы пожалел о его смерти. И не только чеха: устранение одного из главарей нацистской Германии встречено с удовлетворением во всех странах антигитлеровской коалиции. Для оккупированных стран героический поступок двоих храбрецов на смертельном повороте означает моральную поддержку в борьбе против захватчиков и прекрасный пример сопротивления. В свободных странах деяния отважных чехословаков, которые не позволили сломить себя ни моральным, ни физическим террором и показали таким образом свою твердую волю к победе, оцениваются очень высоко. А после уничтожения Лидице по всему свету прокатилась волна безграничного сочувствия к угнетенному чешскому народу и к его борьбе.
Покушение на Гейдриха в то время всюду воспринималось как акт справедливой народной мести, таким оно и останется перед судом истории. Действие, отвечающее прогрессивным тенденциям истории, получает свое значение и свой смысл независимо от замыслов тех людей, кто его задумал и осуществил. Его нельзя механически осудить как акт индивидуального террора, как это делалось позднее. Такие формы борьбы, распространяющие в рядах противника неуверенность и страх и дающие сигнал к ряду вооруженных выступлений, применялись во французском, итальянском, советском, югославском Сопротивлении, хотя большей частью безуспешно, но отважные бойцы не задумывались над тем, допустимо ли это «теоретически» или нет.
Все это, конечно, не дает оснований замалчивать те проблематичные моменты, которые связаны с покушением. Да, Гейдрих лежит в могиле, и нет ни одного чеха, который бы пожалел о нем. Но чешский народ ничего не выиграл в своем сопротивлении. Не изменилось соотношение сил, не изменилась и нацистская политика истребления по отношению к чешскому народу, она только приобрела новый, еще более зловещий ритм.
Это неприятное утверждение, но от этого оно не становится менее правдивым. В чешских землях не было в то время благоприятной ситуации для подобных акций. Разве мог бы нацистский террор достичь такого разгула, если бы подпольная организация, весь чешский народ были подготовлены к максимально активному отпору в самых разных пунктах чешской земли? Если бы гестаповцы не могли безнаказанно рыскать по стране и совершать аресты? Если бы ответом на репрессии стали забастовки и саботажи, мешавшие военному производству на многих заводах, если бы взлетали на воздух склады оружия и железнодорожные пути на особенно важных для нацистов направлениях? Нацисты более всего боялись развала нашей военной промышленности и транспорта. Для обеспечения их нормальной работы они даже отказались от некоторых акций, соответствовавших их целям. Поэтому-то они отложили уничтожение всей чешской нации на послевоенное время. Конечно, бесполезно строить различные предположения, начинающиеся словом «если бы», но все же факты показывают, что репрессии не были бы так жестоки, если бы они натолкнулись на угрозу восстания, короче говоря — если бы взрыв бомбы был логическим звеном в цепи других акций сопротивления и послужил сигналом к его могучему подъему.