Раиса Горбачева

«Мы были вторым послевоенным набором студенчества. Мое поколение, поколение семнадцатилетних, пришло в университет со школьной скамьи. Но среди первокурсников было и много взрослых, тридцати и даже тридцатипятилетних. «Стариков», как мы их тогда называли. Те, кто в годы войны по разным причинам прерывал учебу: находился на оккупированной территории, работал где-то, партизанил, был эвакуирован или просто не мог раньше учиться. Но большинство «стариков» — это были демобилизованные фронтовики, так и не снявшие шинель, военную форму за все годы студенчества. Так и не переодевшиеся. И не потому, что не во что особенно было переодеваться, а потому, что не торопились расставаться с фронтовой юностью и фронтовым братством. Это, по-моему, хорошо схвачено в «Тишине» Юрия Бондарева, в «Студентах» Юрия Трифонова, в других романах и повестях о той поре. Кое-кто из моих сверстников, вспоминая их, «стариков», сейчас первым делом отмечает, что они водку пили — фронтовики. Пили, конечно. Но эти люди несли с собой в нашу среду и нечто более значимое. Несли особое — прилежание, трудолюбие, ответственность и реализм жизни, человеческих отношений. Своего рода университет в университете».

Некоторые историки полагают — в эти годы, в последние годы жизни Сталина, по стране должна была прокатиться еще одна волна жестоких репрессий. Тем не менее подобной участи советские люди тогда счастливо избежали. И называть это время станут не иначе как преддверием «оттепели» после безграничного господства тоталитарной диктатуры.

МГУ всегда высоко держал марку, даже после войны. Горбачева писала:

«Университет собрал нас из самых разных уголков страны. Русские, узбеки, украинцы, белорусы, казахи, азербайджанцы, евреи, армяне, латыши, киргизы, грузины, туркмены и все-все… сколок самой страны.

Учились с нами и иностранцы. Албанцы, болгары, югославы, чехи… Они и жили в одних комнатах с нами. Немцы, испанцы, корейцы, китайцы, вьетнамцы…

Все мы были рядом. Занимались вместе в одних и тех же библиотеках, в одних и тех же аудиториях…»

И в этом своем многонациональном единстве МГУ намного опережал свое время. Как раз в эти годы началась «холодная война». Впереди — было печально известное «дело врачей» — с него, как некоторые историки считают теперь, в стране должна была начаться новая серия судебных процессов и впоследствии — расстрелов.

«И еще — всех нас в те годы объединял оптимизм. Бог знает, откуда мы его брали, но это было так. Оптимизм объединял нас…»

Встреча Мелодия на два голоса

Епископ Василий Родзянко размышлял: «Что такое встреча вообще? Может ли человек не памятно анализируя прошедшее, а во время жизни оценить ее? Сказать: «Вот значимый момент!.. Ощущай!» Да, это реально. Но нужна настроенность на то, чтобы не быть очень в себе, не быть слишком отделенным от окружающей обстановки, от окружающих людей.

И Встреча (сам факт ее и лицо, с которым вы встретились) окажет влияние на вашу жизнь, если вы открыты и готовы».

Выходит, студенты — и Раиса, и Михаил — оказались способны воспринять (и принять) ниспосланное судьбой. Примерно в те годы была популярна эта песня: «Мы так близки, что слов не нужно, Чтоб повторять друг другу вновь, Что наша нежность и наша дружба сильнее страсти, больше, чем любовь». Разве не про них это? Слабая попытка выразить то высокое чувство, способное творить чудеса. «Слава безумцам, которые осмеливаются любить, зная, что всему придет конец» — так рассуждает волшебник в сказке «Обыкновенное чудо» Евгения Шварца.

Гейл Шихи на основании рассказов сокурсников будущей четы Горбачевых воссоздает картинку быта тогдашней молодежи: «…В студенческом общежитии коридорного типа девушки жили на том же этаже, что и мужчины. Но поскольку каждую комнату занимали от восьми до пятнадцати человек, соседям Горбачева, чтобы иметь хоть какую-то частную жизнь, пришлось выдумать целую систему.

В холле они вывешивали табличку «Санитарный час», и в это время студент в своей комнате мог побыть с девушкой наедине. Горбачев в этом уговоре не участвовал. Друзей поражал его аскетизм: «Когда все остальные гуляли с девушками, Миша сидел в комнате для занятий и работал по десять-пятнадцать часов в сутки — поразительно».

Михаил Сергеевич:

Тогда, после войны, было поветрие — учить бальные танцы. В фойе клуба раз или два в неделю разучивали краковяк, падеспань, фигурный вальс и прочее. Я твердо решил посвятить себя учебе, никаких амуров!.. И что же?

Сижу, занимаюсь, приходит Володя Либерман, сосед по комнате в общежитии, и говорит: «Мишка, ты чего сидишь, там такая девчонка!.. Я в ответ: «Да ладно, мало их, что ли, в университете…» А он настаивает. Я — чтобы отвязался: «Ладно, вот закончу свои дела — посмотрю…» Закончил и пошел… Вот тогда я и увидел Ее…

Это было что-то необъяснимое. Меня к ней сразу потянуло, и это решило все…»

* * *