Райские новости

«Как насчет завтра? — спросила Иоланда Миллер. — Мы обычно едим часов в семь». Я с облегчением улыб­нулся, услышав местоимение «мы» и сообразив, что меня приглашают на семейный ужин, а не на интим­ную трапезу `a deux [38]. Я поблагодарил и принял пригла­шение.

Воскресенье, 13-е

Сегодня утром я съездил в два самых дешевых частных интерната из списка, который дал мне доктор Джерсон. Там были не очень довольны моим воскресным визитом, но я объяснил, что дело срочное. (Джерсон не задержит Урсулу в «Гейзере» ни на день дольше не­обходимого, и если я к этому времени не подыщу ин­тернат, ей придется вернуться к миссис Джонс или в подобное место.) Оба заведения повергли меня в глубокое уныние — в большее, чем даже при посещении отделений для престарелых в наших государственных больницах, хотя, видит Бог, они бывают достаточно ужасными, — возможно, из-за контраста между внеш­ним и внутренним.

Вы проезжаете внушительные ворота, шины ровно шуршат по ровному гладкому покрытию, оставляете машину на благоустроенной автостоянке и входите в вестибюль — полированное дерево и удобные диваны. Дежурная улыбается, спрашивает ваше имя и предлага­ет присесть. Затем появляется дама, которая знакомит вас с интернатом. В отличие от дежурной, она не так щедра на улыбки и здоровается без показного радушия: она знает, какова обстановка за тщательно запер­тыми двойными дверями в дальнем конце вестибюля.

Первым делом вас оглушает аммиачная вонь мочи. Вы делаете по этому поводу замечание. Дама объясня­ет, что у многих здешних обитателей недержание. Очевидно, многие из них страдают еще и старческим слабоумием. Шаркая, они подходят к дверям своих комнат в пижамах и халатах, таращатся на нас, словно пытаясь вспомнить, кто мы, улыбаются беззубыми рта­ми или о чем-то неразборчиво спрашивают. С подбо­родков у них свисают длинные нити слюны. Некото­рые рассеянно почесывают грудь или промежность. Многие сидят в постели, их руки и ноги слабо подер­гиваются, как у умирающего насекомого, они безраз­лично взирают на происходящее вокруг или спят — с закрытыми глазами и открытым ртом. Кровати стоят близко друг к другу, по две или по четыре в комнате. Стены выкрашены масляной казенной краской — зе­леной и кремовой. Тут есть некое подобие террасы, где стоят стулья с высокими спинками, обтянутые (по вполне понятным причинам) блестящим полиэтиле­ном, сюда приходят посидеть ходячие постояльцы, они читают журналы, смотрят телевизор или просто бессмысленно глядят в пространство. Персонал — в основном цветные женщины в хлопчатобумажных комбинезонах и шлепанцах; они относятся к здешним обитателям снисходительно, предпочитают действо­вать уговорами и, обходя палаты, толкают перед собой по коридорам тележки с лекарствами, как продавцы безалкогольных напитков.

Урсула просто не вынесет таких условий, да у меня даже и в мыслях нет обречь ее на подобное. Но очевид­но, именно здесь заканчивают свои дни старые и боль­ные этого рая, если у них нет родных, способных за ними ухаживать, если они недостаточно богаты, что-бы купить себе достойный уход, или недостаточно бедны, чтобы иметь право на государственное соци­альное обеспечение. Отдел уцененных товаров среди частных интернатов для престарелых. Моя сопровождающая все понимает и не скрывает этого. Выражение ее лица и тон ее голоса говорят мне: если бы мы оба с вами больше преуспели в жизни, я бы не работала в этой дыре, а вы бы не думали о том, чтобы поместить сюда свою тетку. По окончании обхода я благодарю ее и ухожу, из вежливости взяв брошюрку и листок с расценками.

Второй интернат не добавил мне оптимизма, к тому же свободных мест не было в обоих. Трудно поверить, что может быть список ожидающих очередив столь гнетущее и наводящее уныние место.