Райские острова

Мои мысли помимо моей воли вернулись к Цисси. В один момент – живой, и тут же… просто исчезнувшей. Эти пустые глаза, смотревшие на меня все еще с укором… Я старался не думать о другой жизни, которую она унесла с собой… сейчас это было не важно. Моей вины в том не было. Ни в чем тут не было моей вины.

Почему же тогда я чувствую себя таким виноватым? Виноватым не потому, что так случилось, а потому, что не испытывал особой печали. Давай будем честны, Эларн: никакой печали я не испытывал.

Я снова взглянул на часы: еще две минуты, если Гольян явится вовремя; впрочем, приливные волны не отличались пунктуальностью. На прилив могло воздействовать множество факторов. Я посмотрел на юг. Тенкор составляли шесть островов, которые обычно считали одним, возможно, потому, что при низкой воде все они соединялись песчаными косами. Еще пять вытянулись вдоль западного берега залива Ступицы, кончаясь самым крупным – Внешним Тенкором у самого выхода в океан, в добрых двадцати пяти милях от Хейвена. Остров, который называют просто Тенкорским Холмом, где и находится Хейвен, единственный из всех густо заселен. По остальным разбросаны маленькие рыбачьи деревушки и мелкие фермы, но зато множество святилищ.

Глядя на юг, я видел стоячую волну – длинную белую линию далеко у берегов Нижнего Тенкора, где последние воды отлива боролись за выход в океан с наступающим приливом; на краткий момент прилив и отлив достигли равновесия. Ну, теперь уже скоро… Я посмотрел вперед, на север, куда мне и предстояло плыть. Залив Ступицы тянулся вдаль, длинный водяной палец, указывающий на самое сердце островов Хранителей; его ограничивали с обеих сторон полосы суши – Девятая и Десятая Спицы. У основания пальца располагался занимающий стратегически важное положение Внешний Тенкор, как камень в невидимом кольце, надетом на палец. На кончике же пальца находилась Ступица, столица архипелага. К вечеру я буду там.

Часто говорят, что пловцы укрощают волны самим фактом того, что мчатся на них; что, если бы не было полозьев или серфингистов, седлающих прилив, напор воды в Ступице был бы так силен, что опрокинул бы все суда, стоящие в гавани, смыл бы с набережной все склады и потопил элегантные дома, выстроенные на самом берегу. Споры об этом идут до сих пор, даже после тех событий…

Я – один из немногих еще остающихся в живых людей, кто знает все о случившемся в тот день, когда пловцы побоялись оседлать прилив.

Однако я опять отвлекся.

Уж ты прости меня: я старый человек и не так хорошо соображаю, как раньше.

Ты всегда слышишь прилив до того, как увидишь: рев воды заполняет уши звуком невероятной мощи. Даже Гольян громогласен. А уж если услышишь издали прилив месяца Темной Луны, тот, который мы называем КоролемКитом, то тебе покажется, что гора сорвалась со своего основания и рушится в океан.

Это самый волнующий звук, который только может услышать человек. Я дрожу, когда он раздается, даже теперь; в его власти все еще наполнить меня жаждой ощутить под собой полоз; он разжигает во мне желание еще раз промчаться по заливу Ступицы, почувствовать, как прилив поднимает полоз, и ты взлетаешь на гребень волны и мчишься вместе с ветром…

* * *

В Ступицу я добрался перед закатом. Как всегда, я чувствовал усталость. Плечи болели, бедра болели, болело все. В этом не было ничего нового. Во время заплыва часто приходилось сильными ударами весла направлять полоз, чтобы не потерять волну, которая неожиданно начинает ускользать от тебя, или чтобы не угодить в тихую заводь, или чтобы не напороться на камень или плавник, принесенный отливом. Нужно было постоянно оставаться настороже, быть готовым своевременным гребком улучшить свое положение на волне. Приходилось оставаться в напряжении, готовым ко всему на протяжении нескольких часов. Это сказывалось. Всегда.

Я позволил полозу соскользнуть с волны и направил его в глубь гавани, защищенной от ярости океана волноломом. Гольян вспенивал воды реки, катился между уходящими в глубину стенами дамбы и постепенно терял силу выше по течению. После того как волна миновала дамбу, ворота в ней закрывались, задерживая в русле реки воды прилива; потом, когда требовалось во время отлива создать волну для путешествия вниз по течению, ворота открывались.

Я подгреб к пирсу, принадлежавшему нашей Гильдии, и ко мне подошел дежурный гильдиец. Больше никого поблизости не было: ни восторженных поклонников, ни зевак. Даже у пирса Совета хранителей, где были пришвартованы «Честь хранителей», «Гордость хранителей» и еще несколько судов, царило безлюдье.

– Привет, Марис, – устало сказал я, без особой радости думая о том, что мне скоро снова предстоит пуститься в путь, – можно предположить, судя по тишине в гавани, что у вас тоже утром с неба падали люди.

Он кивнул с мрачным видом, беря у меня весло и помогая вытащить полоз из воды.

– Это не предмет для шуток, – сказал он мне.

– Я совсем не нахожу это смешным, поверь. Что тут произошло?