Райские птицы из прошлого века

От папы остался брегет в серебряном корпусе. Их нашли под завалами и отдали Саломее с суеверным удивлением, потому как при пожаре часы нисколечко не пострадали. Только ящерица-саламандра на крышке потеряла рубиновый глаз.

У голубей на блюде глаза тоже были красными, яркими.

– А куда все делось? – Саломея положила тарелку на стол. – Если планировали сделать дом с голубями и голубей искали, то они должны быть. Верно?

– Верно.

Голос Елены все-таки дрогнул.

– Тогда что случилось?

– Татьяна передумала.

– А почему? Вы знаете почему?

Елена повернулась к Саломее и замерла, упершись подушечками пальцев в подбородок.

– Если знаете, то скажите. Это важно. Вы… вы ведь не хотите, чтобы в доме опять случилось убийство? А чтобы понять, что происходит сейчас, я должна понять, что происходило тогда. И… и если вы можете чем-то помочь, то помогите. Пожалуйста. Ваша репутация не пострадает. Обещаю!

Женщина с каменным лицом. Полуприкрытые веки ее обрисовывали поверхность глаза, с гладким яблоком и узорчатой разноцветной сетчаткой. Слезинка, склеившая ресницы, была почти незаметна, но свет лампы упал и выдал Елену.

– Она вдруг возненавидела голубей, – ноготь мизинца тронул ресницы, стирая слезу, как будто бы ее и не было. – Я появилась здесь, когда дом еще представлял груду развалин, собственно, поэтому его и продали. Булгину пришлось вложить сюда немалые деньги. Я нанялась поварихой к строителям. Я видела, как… как это место восстанавливали.

Елена опустилась на кресло и положила блюдо на колени. Пальцы ее заскользили по рисованному фарфору, повторяя линии рисунка. Но вот мягкие движения обрели характерную для Елены твердость. Короткие ногти царапнули цветную пленку, словно желая содрать ее.

– Булгин разобрал дом. А затем собрал. При реконструкции использовались новые материалы, однако с максимально возможным сохранением исходной планировки. Естественно, для коммуникаций и проводки потребовались некоторые преобразования, но, сколь могу судить, они были незначительны. Внутренней отделкой занялась Татьяна.

– Как вам она?

Пальцы на блюде замерли.

– Татьяна была эмоциональной женщиной.

– Насколько эмоциональной?

– Весьма, – Елена слабо улыбнулась. Она не скажет ничего, что бросило бы тень на хозяев. Но Саломее не нужны тени, ей бы до правды докопаться. – Она пожелала, чтобы в доме было больше «голубиного». Роспись на потолках. Шпалеры. Обои. Рамы. Обивка мебели…

Недолгая пауза, вдох и выдох. Елене неприятно, но долг велит сотрудничать.

– Часть комнат уже была отделана, когда Татьяна передумала. Это случилось после того, как пропали вещи. Татьяна решила, что пропажа – знак. Булгин сделал попытку отговорить ее. Но ее решение было твердым. Она не желала видеть голубей. Она тогда сказала, что это – наиболее мерзкая из птиц.

– А что бы это означало?

– Не имею понятия. Но тогда мне пришлось стать свидетелем ссоры. Татьяна разбила статуэтку… два целующихся голубя… и выдвинула ультиматум: либо голуби, либо она. Естественно, Булгин пошел навстречу жене. На следующий же день роспись была закрашена, а интерьеры пересмотрены. Правда, сервиз остался.

И еще пропавшая серебряная чернильница, которую распилили и утопили в пруду.

– Скажите, – Саломея почесала кончик носа. – А кроме вас и Егорыча в доме еще служили люди? Ну, тогда. И если служили, то кто?

– Водитель. Три горничные. Няня. Мажордом. Иногда – наемный повар с помощниками. Татьяна сама занималась наймом прислуги, – поднявшись, Елена повернулась к назойливой гостье спиной и занялась шкафом. – Я не имею информации об агентстве, которое оказывало посреднические услуги, как и о биографических данных указанных людей. Мы избегали прямых контактов.

– Ясно…

Саломея не спешила уходить. И дело было не в том, что она не поверила Елене, скорее уж в смутном ощущении недоговоренности, которое витало в воздухе вместе с запахом старого сыра и прокисшего молока. Меж тем Елена, посчитав разговор оконченным, занялась шкафом. Она бережно вытаскивала посуду, расставляла на длинном разделочном столе. Когда же посуда иссякла, Елена извлекла пару пушистых полотенец и, перекинув одно через шею, словно хомут, второе взяла в руки.

Она управлялась с тарелками легко. Подхватывала пальцами, кидала в мягкие сети полотенца и, зажимая, крутила. Тарелки поскрипывали и бросали скупые отблески, вертелись солнцем на палочке, чтобы, избавившись от пыли и грязи, вернуться в убежище.

Пыли и грязи на них почти не было.

Как и на прочих вещах в доме.

Из кухни Саломея выходила на цыпочках, не оглядываясь, но спиною осязая пространство. Позвякивали тарелки. Равномерным светом сияли лампы. И длинная тень Елены протянулась до порога.

В том, что за нею следят, Саломея ни на секунду не усомнилась. Оставалось лишь понять, с какой целью?

– Вот дом, который построил… Джек. – Саломея поднималась по лестнице. Ее ладони едва касались широких перил, рождая между кожей и деревом мягкое покалывание.

– А это пшеница, которая в темном чулане хранится, в доме, который построил Джек.

Шаги сливались с шагами. И если обернуться, то Саломея узнает – идут ли за ней.