Райское место

Короче, вернулись на базу, в харчевню, где хозяйка-толстуха продолжала жарить гарначи на огромной сковороде, а эти подонки все так же ели за пластиковыми столами. От переливавшегося через край кипящего масла, от железной крыши шел нестерпимый жар. Тут вскорости подкатили на мотоциклах Горлан и двое других, завели их куда-то вроде дворика на задах, а потом ввалились в харчевню, громогласно галдя, хохоча во все горло, как ненормальные, и даже Горлан довольно улыбался. Мильтон не решился спросить, что там да как, но тут по телевизору на стене начался выпуск местных новостей, и когда ведущая первым делом сообщила о серии спланированных разбойных нападений на автозаправки в зоне Бока-дель-Рио, произошедших несколько часов назад, поднялся такой оглушительный ор и гвалт, чтo Мильтон толком не слышал, чего она там нарассказывала дальше: разобрал только, что налетчики были на мотоциклах и с огнестрельным оружием, а бегущая строка известила, что в результате ограбления, длившегося менее часа, сумма похищенного превысила полмиллиона песо. Шайка страшно развеселилась и захотела обмыть удачу, однако хозяйка мигом остудила их пыл, когда в ответ на просьбу выкатить им светлого пивка сказала: нет, чтоб дурака не валяли, ничего не подаст, пока не придет сеньора адвокат и не разрешит, после чего, оставшись глуха к их мольбам и уговорам, продолжила жарить гарначи, а Мильтон, сам не зная, как это так получилось, погрузился в тяжелый и крепкий сон и за пластиковым столом спал до тех пор, пока один из этих скотов не растолкал его и не повел на зады харчевни, где помещались номера, и уложил на койку, а из-за дверей доносились крики и на соседней койке смотрели порнуху; Мильтон больше уже не смог заснуть, а просто так лежал, откашливаясь от отрыжки, поднимавшейся из желудка и отдававшей соусом сальса верде съеденных им гарначей, лежал, осоловело уставясь в потолок, хотя глаза у него адски резало и жгло от усталости, ведь восемнадцать часов ехал он из Тапачулы и еще тридцать три прошло с тех пор, как его приволокли в эту долбаную забегаловку. И стоило лишь опустить веки, видел он перед собой плачущую рожу того вонючего таксиста и даже слышал, как он молится Пречистой, и Мильтон тогда открывал глаза и принимался вспоминать все, что случилось с ним с той самой минуты, как его пинками выгнали из дома; вспоминать, чтобы убеждаться каждый раз, что это была жизнь его или того старого козла, или его бабы и всей семьи, или еще чья-то, которая, как ни крути, прожита и кончена. С тех пор, рассказал он Поло, он не спит, но каждые два-три дня он вырубается, словно ненадолго теряет сознание и тогда вроде бы как спит, однако и там мучают его кошмары, и видит, что у многих происходит то же самое: люди стонут и плачут и даже разговаривают во сне, и немало полоумных, которые из-за ничего, на пустом месте, если вдруг кто захрапит или пукнет, начинают лупить такого руками и ногами, но, ясное дело, страшней всего те, кто спит как ангелочек, едва опустив голову на подушку, вот эти-то – самые твари.

Мильтон дорассказал историю своего похищения и замолк надолго; потом, выкурив еще две или три сигареты, сказал Поло, что, мол, пора, время ехать и что отвезет его в Прогресо. Вышли из закусочной, и паренек у дверей со всех ног бросился открывать дверцу автомобиля – огромного фургона с мощным мотором, взревевшим, когда Мильтон втопил педаль, с галогеновыми фарами, от которых шарахались в стороны уличные псы, с такой подвеской, что на выезде из городка наполненные жидкой грязью рытвины и выбоины они пролетели, даже не заметив. Эту красоту портили подтеки грязи, облеплявшей капот и крылья новыми и новыми лепешками глины и сухой травы, которые только хорошими щетками и можно отскрести, но Мильтону, казалось, дела не было ни до этого, ни до запущенного салона с рваной и грязной обивкой сидений, с раздавленными окурками и порожними бутылками на полу. Лучший виски на свете, сказал он, когда Поло поднял одну и посмотрел на этикетку, написанную по-английски, бухло самого первого сорта, и от жажды снова заскребло в глотке, и стук в висках сменился настоящей головной болью. Двоюродный братец согласился взять ему в магазинчике еще пива, а кокаину не дал, сказал, что с собой нет, да и вообще ему дела такого рода не нравятся. И Поло подумал: врет, чтобы не пришлось угощать, и опять, значит, держит его за сопливого юнца, потому что Мильтон очень переменился в последнее время, стал дерганый какой-то, носом шмыгал постоянно, а сам был бледный как никогда, а под запавшими осоловелыми глазами набрякли мешки, как у бульдога с карикатуры, зубы пожелтели от никотина, потому что курил он, не переставая, даже за рулем, словно и дышать-то мог только через желтую трубочку фильтра.