Рак

— То, что там Норьега, дела не меняет, если ты это хочешь сказать, — вновь безжалостно прервал его Рэнквист.

— Именно это я и хотел сказать, — согласился Рихтер. — Мне разобраться?

Это были магические слова, утвердительный ответ на которые гарантировал хороший заработок по окончании разбирательств.

— Да, — после некоторой заминки произнес Ректор.

Рихтер поднялся, очень довольный.

— Ты бы хоть шляпу снимал, что ли, — не преминул уколоть его Рэнквист напоследок.

— А она не снимается, — сказал Рихтер, уже выходя.

Рэнквист после его ухода некоторое время смотрел в пустоту, потом негромко выругался.

И вот теперь Рихтер стоял под пронизывающим, хлещущим песком ветром Шоттена, смотрел на город, который захватила непонятная эпидемия, и слушал чьи-то непрекращающиеся вопли.

— Хороший город, — громко сказал Рихтер. Никто его, конечно, не услышал. Рихтер нырнул в извилистые глубины ближайшей улочки.

Немного пройдя по ней меж угрюмых домов, чувствуя себя сдавленным их изборожденными песчаным ветром боками, Рихтер вдруг оказался перед небольшой таверной со свежевыкрашенной вывеской. На ней была изображена ухмыляющаяся Смерть на белом коне с тщательно выписанной острой косой в костлявой руке. Сзади неясно вырисовывалось видение ада. Рихтер посчитал, что такая вывеска отнюдь не делает таверне рекламы, и, чуть поколебавшись, вошел. Все это время ему не встретилось ни души.

Помещение оказалось еще меньше, чем он предполагал, и было скудно освещено масляными плошками. Стены украшали апокалиптические картины шествия Смерти: там она заполняет громадный ров скрюченными трупами, там широко косит, улыбаясь беззубо, людскую жатву войны. Рихтер посмотрел на следующую картину и невольно вздрогнул: Великая лондонская чума была на ней.

Оторвавшись от созерцания внутренностей таверны, он подошел к стойке. За ней никого не было, только ряды стеклянных бутылей мерцали в неверном свете. Рихтер уже собрался было уйти, как вдруг откуда-то сбоку вынырнул хозяин таверны, лысый, с изможденным худым лицом и острым черепом. Он в молчании остановился перед Рихтером.

— Пива, — сказал Рихтер. — Если есть.

— Есть. — Голос трактирщика был глух, будто шел со дна бочки. Он брякнул о стойку перед Рихтером пузатую баклагу с шапкой пены.

Позади Рихтера раздались шаги, и рядом с ним на стойку облокотилась женщина. Он даже не взглянул на нее, занявшись своим пивом: его давно мучила жажда. Мелодичный, с легкой хрипотцой голос произнес:

— Мало кто заходит в трактир «Конь бледный».

Он взглянул на нее. Чересчур яркая косметика совсем ее не портила, а волосы казались от природы такого серебристо-стального цвета. Шею туго обнимало серебряное, под цвет волос, широкое кольцо, от которого, обвивая плечи, вниз тянулись две тонких ленты, поддерживающие ее обнаженные груди. Кроме этого наряда, на женщине больше почти ничего не было.

— Я не знаю вашего города, — сказал Рихтер, вернувшись к своему пиву. — Поэтому сначала зашел сюда.

Женщина засмеялась.

— Случайно ты попал в яблочко. Это одно из немногих мест в городе, где нет рака.

— Да?

— Ты доктор с Виксуна, — сказала женщина. — Но город не знает о тебе.

— Зато ты, видать, знаешь Норьегу.

Женщина вновь засмеялась, глядя на него.

— Как непочтительно называть нашего князя просто по имени!

— Он стал князем? — удивился Рихтер.

— Да. Это произошло уже давно, когда умер князь Восс. Город избрал Норьегу, потому что так хотел.

— Как тебя зовут?

— Рея. Рея из Хальдунга.

— Что тебе взять, Рея из Хальдунга?

— Я не буду пить. Как твое имя?

— Рихтер. Жозе Рихтер.

— Это город рака, Рихтер, — произнесла Рея. — Наверно, этим все сказано. Ведь мы уже сжились с раком. Люди не хотят…

— Чего не хотят люди? — переспросил Рихтер, когда она так внезапно умолкла.

Рея подняла на него глаза.

— Тебе нечего здесь делать, доктор с Виксуна. Улетай отсюда.

— Э, нет, — покачал головой Рихтер. — Сначала я разберусь.

— Что ж. Разбирайся. Это не так уж страшно, как кажется на первый взгляд, Жозе Рихтер.

Он вышел из таверны, и вновь чужой, леденящий ветер сыпанул песком ему в лицо. Немного постояв, Рихтер повернул налево, по той же улице, которая постепенно понижалась. Песок скрипел в пастях химер, присевших в застывшем прыжке у наглухо закрытых ворот домов.