Ракалия

Что-то щёлкнуло. Михрюта увидела – внезапно все звери вокруг, да и сама Большая Белая Королева очень замедлились в движениях, будто разом переместились под воду.

Тогда она дёрнула Кроха и крикнула:

– Бежим!

Они ринулись из разноцветной толпы и летели так быстро и долго, что в конце концов просто свалились на опушке в полном бессилии.

Отдышавшись, Михрюта, которая помнила, что она всё-таки внутри Битюжки, приказала волшебной палочке:

– А теперь преврати меня обратно в Битюжку, надоело жить Михрютой.

Крох, увидев вместо Михрюты Битюжку, замер в жутком изумлении.

Рассмеявшись, Битюжка поведал Кроху о своих приключениях, и они отправились по домам.

И долго ещё друзья потом переглядывались, усмехаясь, в то время как Михрюта рассказывала о сне про Большую Белую Королеву и своём превращении в Битюжку. Они-то об этом сне всё понимали…».

Над странным столом разливалось молчание, в котором переплелись грусть с недоумением и немного тихой ярости. Последняя отсверкивала в глазах Михрюты, которая высказалась, наконец, с шепелявым присвистом:

– Врёшь ты всё, Пино. Большая Белая Королева мне, конечно, снилась, только никаких превращений этого… Битюжки? серьёзно?… в меня не было.

Пино отмахнулся:

– У тебя не было, а в моей истории ещё как есть. Это моя история, понимаешь? О чём хочу, о том и рассказываю. У меня ведь, заметьте, даже Гумбольдт какой – белоснежно бородатый, загадочный и бесконечно добрый. Хотя мы прекрасно знаем, что это всё не так. Где вы видели доброго Гумбольдта?

Крох с Битяжкой перехмыкнули в унисон. А в Михрюте взыграло не на шутку.

– Ах, вот как значит, малыш Пино? Историями решил со мной помериться, да? Ну хорошо, будет тебе история. Всем интересно послушать?

– Просим-просим, – забурчали Битюжка с Крохом, а Пино, нервно поёрзав вокруг стола, показал Михрюте язык.

«Дело было так.

Малышу Пино стукнуло в этот день восемь лет, и это были его первые восемь лет. Подарков ему не полагалось, поскольку в Пиновской семье сроду никаких праздников никто не отмечал и приятного друг другу не делал. Самым приятным было в их семье, пожалуй, прожить день так, чтобы кто-нибудь из родных не ругнулся, не выдал подзатыльник или не поколотил между делом.

Пино не повезло, и уже с утра он получил от матери хороший нагоняй, а от отца – порцию ободряющих тумаков. В наказание за плохо выметенный пол Пино вручили огромную корзину и отправили собирать жёлуди, велев по дороге заглянуть на конюшню – прибраться за стариной Нипо.

Но Пино в честь дня рождения задумал устроить бунт. Это был молчаливый бунт решительного лентяя, лентяя, который даже и близко не свернул с тропинки в сторону конюшни. Корзину он запустил в кусты ядовитого трёхлистника, а сам грустно вылез к своему «шалашу над морем».

Усевшись под собранной из трухи и еловых веток крышей, он снял сандалии и пятками ног забуцкал по болотистой заводи Червивого ручья. На душе у Пино чернело, как никогда, и в голову опять лезли мысли о том, что пора бы выбираться на волю окончательно. Вот только куда идти, в какую сторону податься так, чтобы уж точно обнаружить счастье?

Сидел Пино, ковыряя в носу и поплёвывая, довольно долго, даже вздремнуть успел. Солнце вывернуло за полдень, пробираясь потихоньку лучами в его сумрачную нору, колыхались в призрачном танце на дальнем островке ветвистые радужные лилианы, и уже пригрезился ему в очередной дрёме выползающий из Червивого ручья гигантский спрут, как вдруг сдулся этот спрут от резкого свиста.

Пино очнулся и вслушался. Свист повторился, а за ним – невнятный голос, кому-то что-то выговаривающий. Пино аккуратно вылез из-под корней гигантского деревня (внутри которого был обустроен шалаш), и выглянул из-за кустов.

Вырисовывалась любопытная картина. На полянку из лесу выпрыгнула жирная рыжая блоха – такие большие в их краях не обитали. Зыркнув туда-сюда перепуганным своим глазищем, она подскочила к могильному камню и, неловко присев, попыталась спрятаться.

За блохой на полянке появился некто высокий, закутанный во всё красное с нахлобученной на голову остроконечной красной же шляпой. В левой руке у красного болталась встрёпанная верёвка, которой он нахлёстывал по бедру.

Красный снова свистнул и рассмеялся.

– Ну и идиотина же ты, Курага! С твоими телесами только прятаться за могильным камнем. Проще в яму, под такой камень – тебе надёжнее, а мне спокойнее. Иди уже ко мне, лихо, лишнее на свете, пора домой.

Блоха загудела низким, влажным голосом, вывалилась из-за камня в высокую траву, упруго подпрыгнула, развернулась и, кажется, поняла, что отступать некуда – вода для блохи верную гибель обещала.

Красный настиг Курагу, мягко её приобнял, забубукал что-то на ухо, да и пристегнул верёвку к ремню, облегающему мякоть распухшей вошьей шеи.

Так они стояли, милуясь, ворча друг другу под нос, а Пино тем временем подлез совсем уж близко, в надежде вызнать что-нибудь секретно-интересное.

– Мы тебе тут не мешаем, пацан?