Ракеты и люди

Мы всегда были рады, когда прибывали новые люди из Союза для расширения общего фронта работ. Поэтому, когда в конце сентября мне позвонил из Берлина Ю.А. Победоносцев с просьбой, чтобы я принял подполковника Сергея Павловича Королева и рассказал ему о нашей работе, у меня это не ассоциировалось ни с какими прежними событиями. Я ответил, что ко мне в институт приезжает много офицеров и, если они дельные специалисты, то мы никого не обижаем, всем находится работа. И в суматохе дел забыл об этом разговоре.

Через несколько дней из Берлина позвонил подполковник Георгий Александрович Тюлин. Он находился там в качестве уполномоченного ГАУ по приему и отправке по адресам военных и гражданских специалистов, направляемых в Германию для изучения техники. Его миссия под названием «Хозяйство Тюлина» находилась в Обершеневайде и была хорошо известна в военной администрации. Пример института «Рабе» оказался заразительным. В самом Берлине для изучения техники зенитных управляемых ракет в сентябре 1945 года также начали комплектовать группы специалистов, на базе которых впоследствии был создан институт «Берлин» наподобие нашего «Рабе». Когда Тюлин напомнил мне о звонке Победоносцева по поводу предстоящего визита подполковника Королева, не сопровождая это предупреждение никакими комментариями, я решил, что это один из каких-либо заслуженных боевых командиров, откомандированных из ГМЧ, артиллерии или авиации. Последнее время эти три рода войск были основными поставщиками уже обстрелянных специалистов из состава войск, находившихся на территории Германии.

Много лет спустя, когда имя Королева получило широкую известность во всем мире, вспоминая о первой встрече, я спросил Победоносцева и Тюлина, почему они ничего мне не сказали о том, кто же такой Королев, который едет из Берлина в Бляйхероде. Они даже не предупредили, как это обычно делали в отношении других старших офицеров, откуда он откомандирован – из промышленности или из армии. И тот и другой отвечали на мой вопрос примерно одинаково: «Зачем задаешь теперь такой наивный вопрос? Тогда ничего объяснять было нельзя».

Победоносцев прекрасно знал Королева, потому что работал с ним в ГИРДе и РНИИ с 1930 года. Они с семьями жили в одном доме на Конюшковской улице Красной Пресни и почти ежедневно встречались на работе и общались до дня ареста Королева – 28 июня 1938 года. С Победоносцевым я познакомился впервые в 1942 году, когда он вместе с А.Г. Костиковым и Л.С. Душкиным приезжали в Билимбай наблюдать за огневыми испытаниями ЖРД, разработанного в РНИИ. После уничтожения первого руководства РНИИ – Клейменова и Лангемака – на Победоносцева было возложено тяжкое бремя организации работ по пороховым ракетным снарядам и пусковым установкам.

В 1944 году уже в НИИ-1 я с Победоносцевым часто общался по служебной необходимости у нашего общего патрона – Болховитинова. Почти ежедневно встречался с ним за большим обеденным столом в зале для питания руководящего состава НИИ-1. В этой столовой сходились вместе сотрудники НИИ-1, прекрасно знавшие Королева по всей его прежней работе. В их числе был и Михаил Клавдиевич Тихонравов, соавтор Королева по самым первым ракетным работам в Московском ГИРДе. Но ни разу ни за этим столом, ни в каких-либо других местах и в другое время я не слышал упоминания фамилий Королева или Глушко.

В Германии я очень часто общался с Победоносцевым, но и здесь до телефонного звонка из Берлина эта фамилия не упоминалась. По неписанным законам на имена репрессированных накладывалось «табу». Упоминать их и говорить о них можно было только на закрытых партийных собраниях и всякого рода «активах», следовавших непосредственно после ареста. При этом следовало говорить, что вот «мы проглядели, как рядом с нами работали враги народа». «Хороший» тон того времени требовал, чтобы каждый выступающий заклеймил врагов народа и при этом в порыве самокритики перечислил все, какие только можно было придумать, недостатки в работе группы, отдела или всего института. Затем, поклявшись в верности великому Сталину, который вовремя предупредил нас об обострении бескомпромиссной классовой борьбы, следовало сказать, что мы сплотимся «вокруг великого дела», исправим допущенные недостатки, укрепим и досрочно «выполним и перевыполним».

После разоблачительной кампании и серии подобных выступлений имена «врагов народа» следовало вычеркнуть из памяти. Если они были авторами книг или журнальных статей, то эти книги и журналы подлежали изъятию из библиотек. Обычно их прятали в так называемый «особый фонд» и выдавали при крайней необходимости с разрешения уполномоченного по режиму, который был сотрудником органов госбезопасности.

Так обстояло дело с 1937 года до начала войны.

Во время войны некоторые репрессированные военачальники и конструкторы получили свободу, но, тем не менее, синдром «табу» сохранялся практически до конца жизни Сталина.