Ракеты и подснежники

"Регламентные работы для нас -- альфа и омега, начало и конец" -- так говорит замполит Молозов. К этому призывает один из фанерных щитов, прибитый на стене казармы: на нем белой масляной краской по красному, выцветшему за зиму полю, написано: "Регламенты -- закон жизни ракетчиков". А главное, конечно, график, твердый, единый для всех, его нам дают откуда-то сверху. Размноженный в нескольких экземплярах писарем дивизиона, разрисованный разноцветными кружками, треугольниками и прямоугольниками, напоминающий в миниатюр лоскутное цветное одеяло график висит в казарме, канцелярии и на стене командного пункта. Его мы обязаны выполнять неукоснительно. За этим придирчиво, дотошно следят не только полковое начальство, главный инженер, но и комиссии, наезжающие к нам.

Мне нравятся дни регламентных работ. На позиции становится как-то торжественнее и сосредоточеннее, будто в операционные дни в больнице. Мы тоже сознаем! себя врачами: проверяем своеобразные "кардиограммы" техники, замеряем "пульсы" ее самых деликатных и сложных узлов, ставим диагнозы, лечим... Словом, делаем профилактику. От качества ее зависит боевая готовность -- это мы сознаем подспудно. В то же время регламенты для нас --отдушина от каждодневных занятий и тренировок, наскучивших за неделю. В этой работе еще лучше видна наша взаимная зависимость, переплетаются интересы, нередко вспыхивают острые конфликты...

С утра в кабинах распахиваются двери, дневной свет заполняет все, куда целую неделю ему запрещалось заглядывать. Выдвигаются из шкафов блоки, солдаты ветошью протирают каждую лампу, деталь, другие -- контролируют, замеряют приборами параметры. Скибе, как лучшему оператору, поручаю и простейшие подстройки аппаратуры. Ему лестно это доверие. Он весь цветет, светится довольной улыбкой.

-- Пульсации питающих напряжений в норме, товарищ лейтенант, --докладывает он, оторвавшись от вольтметра и сделав подсчет на бумажке. --Нестабильность два и одна десятая процента. Посмотрим журнал... Железно! Уход с прошлого раза на одну десятую.

-- Запишите показания в журнал, -- разрешаю я.

Втайне надеюсь, что пройдет немного времени, и Скиба сдаст на первый класс, станет моим настоящим помощником. Радуюсь и другому. У Селезнева замечаю зависть к товарищу, хотя он и тщательно ее скрывает. В дни регламентов, оказывается, он больше наскакивает на Скибу. Ну что ж, только на пользу обоим, если зависть здоровая, хорошая. А это, наверное, так. Они сейчас у крайнего шкафа. Скиба то и дело нагибается, что-то крутит.

- Так... -- вдруг произносит Селезнев, крякнув со значением. -- Крутишь и даже не смотришь. А если вместо шлица угодишь пальцем в небо? За Демушкиным хочешь? Но она, костлявая, редко косу отводит...

-- Ученого учить -- только портить, -- отмахивается Скиба, почти вплотную подставив лицо к вольтметру и продолжая вслепую крутить шлиц в выдвинутом блоке.

-- Ах да! Забыл! -- Зеленые глаза Селезнева стянулись в щелочки. -- Без пяти минут оператор первого класса. Куда уж тут раку с клешней, вороне с песней! -- иронически протянул он и, перекинув в руках пук ветоши, отошел к своему шкафу. Скиба всего на секунду оторвал взгляд от прибора, ощерился, промолчал. Но уже крутить стал, посматривая на руку.

Однако этой стычкой дело не обошлось. Позднее разгорелся "ученый" спор. Повод дал оператор Елисеев. Он любил раздумывать вслух и на этот раз, держа перед глазами радиолампу, извлеченную из гнезда, проговорил:

-- Нет, не может быть, чтоб выходной это усилитель...

-- Точно, нет! -- уверенно сказал Скиба, мельком взглянув на пустое гнездо в блоке. -- И сомневаться нечего.

-- Ну, бакалавр врательных наук! -- с чувством протянул Селезнев. --Чистый! Я-то было уже молиться на тебя... А ты не знанием, так самолюбием берешь. Елисеев прав: выходной и есть.

На лице Скибы отразилось беспокойство.

-- Как выходной?

-- Так мне захотелось...

-- Ничего подобного!

-- Все подобно...

Они стали говорить негромко, ровно, -- видно, не хотели привлекать внимания. А меня разобрало любопытство: кто окажется прав? Операторы тоже наблюдали за происходящим. Виновник спора Елисеев в недоумении поворачивал голову от одного к другому.

Селезнев уже распалился, наседал на товарища:

-- А я говорю так! Давай посмотрим схему!

-- Давай.

Над передвижным столиком склонились и обступившие спорщиков операторы, виднелись только коротко стриженные затылки. Но вот первой поднялась голова Скибы, потом -- руки:

-- Чур, сдаюсь! Твоя взяла, -- сказал он со спокойной улыбкой.

Селезнев торжествовал победу. Подмигнув солдатам, он с достоинством сказал:

-- Тоже не лапти, не из лыка плетены.

"Э-э, и тебе самолюбия не занимать! Сам можешь поделиться с кем угодно", -- подумал я. Однако в душе остался доволен исходом спора.

В график мы укладывались. Возможно, даже шли на полчаса впереди. После перерыва предстояли совместные с Пономаревым проверки. Мы к ним уже были готовы, а Юрка еще ни разу не заглянул, не напомнил, по обыкновению: "Копаетесь? Черепаху в помощь прислать?" Неужели опять у него какая-нибудь запарка?