Ракеты и подснежники

Когда объявили перерыв, за мной зашел лейтенант Орехов, поморгал белесыми ресницами, покрутился возле шкафов, коротко повздыхал. Он вынашивал надежду оставить свою, как говорил, "защитную аппаратуру" и перейти ко мне в помощники. Подполковник Андронов пока отказал ему: "Рано. Послужите еще на своей". Орехов -- невысокий, с женским округлым подбородком, с таким же светлым, белесым, как и ресницы, пушком на верхней губе. Мне нравились его немногословие, застенчивость -- помощником он был бы неплохим, -- и в свободное время я посвящал его в тайны работы офицера наведения: авось придет время -- командир согласится.

Мы вышли из кабины. Офицеры уже курили. Здесь же был и Юрка Пономарев. Значит, ничего не случилось, иначе не появился бы в курилке. Он сидел на скамейке. Наверное продолжая начатый разговор, сказал в раздумье:

-- Умный человек придумал регламенты! И ведь разложить так все по полочкам! Проверяй и подстраивай, Пономарев. Через один срок вот эти параметры, через другой -- те, и у твоих передатчиков с приемниками будет все в ажуре... Есть умные люди! -- Юрка качнул головой.

Неравнодушный к регламентам, Юрка не первый раз высказывался так -- об этом все уже знали.

У Буланкина появилась снисходительная усмешка.

-- Нашел удивительное! -- Он пожал плечами. -- До Адама все это существовало. На всякой мало-мальски сложной технике -- регламенты. В авиации, например. А ракетная техника по сравнению с ней -- безусый юнец. Так что для твоих передатчиков и приемников -- это уже цельностянуто. Знаем, как делается!..

Юрка с минуту пристально смотрит на него.

-- "Знаем..." "Цельностянуто..." "А первоет, -- спрашивала Скотинина Тришку-портного, -- у кого учился?" И тебя вот спрашиваю...

Буланкин промолчал, и Юрка уже спокойнее продолжал:

-- То-то... Охаивать проще, чем пареную репу есть. А ведь и твои идеи в инструкциях живут. Забыл? В прошлом году соседи сделали несколько предложений, у тебя нашлось одно -- послали в Москву. Там на них как на дельные посмотрели, в инструкции дополнения внесли. Спасибо сказали. Радоваться надо...

-- Радовался Тишка, что порвали пальтишко, -- отозвался Буланкин.

Казалось, разгорится ссора: Юрка посерел, кожа натянулась на скулах, а когда он резко разогнул спину -- глаза налились густой недоброй синевой. Но, против ожидания, он только выдавил:

-- Умничаешь, друг...

-- Чего же не умничать? -- философски заметил техник-лейтенант Рясцов. -- Справедливее всего бог разделил людям ум, ибо на отсутствие оного еще никто не жаловался. Вот и...

-- Точно, умничать он мастер, а вот совестью при дележке его обидели!

Мы обернулись на голос. Ивашкин... Но таким его я никогда еще не видел: лицо напряженно-красное, веснушки на переносице будто растворились, полные губы нервно кривились, в глазах -- сердитые искры. Повернув голову, Буланкин выжидательно смотрел на него.

-- Почему ты не выполняешь инструкцию, Буланкин? Почему параметры выставляешь не в номинал, а только в границы допуска? Не хочешь возиться? Проверил, в допуске и -- ладно? -- Голос у Ивашкина от волнения осип. -- Я все терялся, ломал голову: что такое? Длительность то уйдет, то нет. Подстраивал все время. Откуда такое непостоянство? Теперь стало ясно. Но подводишь не меня, не Андронова с Полозовым -- всех! Ведь так, когда понадобится стрелять, возможны большие ошибки, а то и промах. Ракетой в белый свет, как в копеечку... Но самолет-то может лететь с атомной или водородной штукой...

-- А в чем дело? -- спросил Буланкин.

-- В чем? Азбучная истина. В том, что твоя аппаратура связана с моей да и с другими. А конкретно: длительность... зависит от... Ты ее не выставлял в номинал.

Ивашкин, видно, накалился основательно. Техники настороженно слушали разговор. Юрка так и застыл, выпрямившись на скамейке, изломив брови. То, о чем поведал Ивашкин, было действительно недопустимым, возмутительным. Естественный процесс: Буланкин и к технике стал относиться спустя рукава. Но доказать трудно. Формально никакая комиссия не придерется к Буланкину: параметр в допуске... Должно быть, Буланкин сознавал свою неуязвимость, сидел невозмутимо, притопывая ногами под скамейкой, даже скалился.

-- Не выставлял, -- подтвердил он спокойно. -- У меня этот параметр держится железно в допуске. Чего его трогать? А что у тебя там делается, пусть твоя и болит голова. Не вали на здоровую.

-- Здоровая! Да ты понимаешь или нет? Когда у тебя параметр на пределе допуска, мой уже летит к черту. Понял?

Буланкин повернулся к Ивашкину.

-- Собственно, чего тебе надо? -- спросил он с плохо скрытой холодностью. -- Откуда тебе это известно? Сорока на хвосте принесла?

-- Верблюд на ухо шепнул! Ты, говорит, посмотри: не у него ли? Ну и посмотрел, проверил... И поставил в номинал.

-- Совать нос -- рискованно, можно потерять его, -- сверкнул глазами Буланкин. -- Понял?

-- Нет, не понял одного: когда перестанешь безобразничать? А еще так сделаешь, не оставлю даром!

Он повернулся, пошел к кабинам.