Ракеты. Жизнь. Судьба

Возвращаясь к моей биографии, скажу, что поступил в обычную мужскую среднюю школу, которую закончил с золотой медалью. Уверенно я направился в приемную комиссию физического факультета Харьковского университета, так как в законе было четко сказано, что обладатели золотых медалей имеют право поступать в институт без экзаменов. Но, как говорится в хорошем советском анекдоте, «право ты имеешь, но не можешь».

Сотрудник, специально подобранный для такой работы как отказ в поступлении лицам, которых партия не хотела пропускать, заявил, что я не пройду медицинскую комиссию. Я робко заметил, что еще и не пытался, и тут последовал четкий ответ (я, конечно, был не единственным абитуриентом такого рода), что он (секретарь) это и так знает и документов у меня не примет. Так я впервые столкнулся во весь рост с государственным антисемитизмом. В школе его не было вообще. Я еще вернусь к вопросу антисемитизма, он не мог не коснуться и меня при жизни в СССР, коль скоро это была практически открытая государственная политика.

Но пока я поступил на радиотехнический факультет Харьковского политехнического института, существенно уступавшего по рейтингу физическому факультету университета, в тот год (1951) евреев еще, хоть и с трудом, туда брали. Потом началось «дело врачей» — и брать перестали.

Радиофак был обычным техническим факультетом обычного провинциального ВУЗа, но студентам уже на третьем курсе оформляли «допуск к секретным работам». Тем, кто не знает, что это такое, просто повезло. Поводом для отказа в оформлении тогда было только наличие родственника за границей.

«Неудачники» переводились на другие факультеты, где допуск не требовался. По сути, он был не нужен и на радиофаке, какие уж там секреты могли сообщить студентам, это был просто подготовительный шаг к «распределению» после окончания института, поскольку наших выпускников направляли в абсолютном большинстве на предприятия оборонной промышленности, где «допуск к секретным работам» был совершенно обязательным. Об ограничениях, накладываемых на владельца допуска, я еще расскажу. Родственников и даже знакомых за рубежом у меня не было, учился я только на «5», так что первый барьер я перешел. Ничего особо выдающегося со мной в институте не происходило. Стоит только сказать о двух вещах. В сборнике студенческого научного общества института была напечатана моя работа о применении операционного исчисления к некоторым краевым задачам. Никакого интереса, кроме как у меня самого, она не вызвала, это просто моя первая изданная в типографии маленькая статья.

Вторая публикация была серьезней… Читать нам лекции по физике пригласили доцента из высшего военного училища. Он видел меня на лекциях и судить мог только по задаваемым ему вопросам. Тем не менее, он пригласил меня помочь в подготовке его статьи (речь шла о помощи в выкладках) и очень любезно поместил мою фамилию рядом со своей в числе авторов, чему я был и удивлен, и обрадован. Так в журнале Академии Наук (!!!) СССР «Физика металлов и металловедение» (том IV, вып. 2 за 1957 год) появилась статья Г. Е. Зильбермана и Я. Е. Айзенберга «О возможной форме поверхности постоянной энергии электронов в периодическом поле решетки». Судя по последующей реакции физиков, она вызвала некоторый интерес у теоретиков. Это и есть моя первая настоящая научная работа.

Согласитесь, что статья студента провинциального вуза по теоретической физике в журнале Академии Наук не является чем-то стандартным.

Поскольку сейчас я уже не пишу статей, могу назвать на сегодняшний день свою последнюю. Это — «Управление по углам атаки и скольжения первых ступеней РН», и помещена она (соавторы В. А. Батаев, А. И. Кузьмин и др.) в киевском академическом журнале «Космiчна наука i технология» за 2002 г. т. 8 №1.

Вот с этим багажом, неизменным дипломом с отличием и оценками «5» по всем предметам (т.е. первым по успеваемости на курсе) я и подошел к распределению молодых специалистов по местам их работы. Учитывая статью, о которой я писал, нет ничего странного, что физики Украинского физико-технического института (УФТИ) обратились к декану с просьбой направить меня в этот институт. Он дал согласие, вызвал меня к себе (тем более, что с просьбой обратился его бывший учитель) и сказал, чтобы на комиссии я просил назначение в УФТИ. Я был счастлив, мама тоже, но, как и всегда, не тут-то было, — на этой комиссии начальник отдела кадров УФТИ открыто заявил, что такие сотрудники ему не нужны. На замечание декана, что об этом просили ученые из его института, последовал гордый ответ: вопрос, кого принимать на работу в институт, решает отдел кадров, а не какие-то ученые.

Я получил назначение на один из харьковских радиозаводов, тамошний начальник отдела кадров тоже был против, но здесь декан настоял, это было наименее престижное назначение, о чем все знали, а ведь декану нужно было куда-то меня направить. Чем это для меня кончится, кадровики, конечно, не могли знать, а то я бы и туда не получил назначения.