Раковый корпус

– До куда? – переспросила кассирша.

– До Хан-Тау.

– Что-то не знаю, – пожала она плечами и стала листать огромную книгу-справочник.

– Что ж ты, милок, общий берёшь? – пожалела женщина сзади. – После операции – и общий? Полезешь наверх – швы разойдутся. Ты бы палацкарт брал!

– Денег нет, – вздохнул Олег.

Это была правда.

– Нет такой станции! – крикнула кассирша, захлопывая справочник. – До другой берите!

– Ну как же нет, – слабо улыбнулся Олег. – Она уже год действует, я сам с неё уезжал. Если б я знал – я б вам билет сохранил.

– Ничего не знаю! Раз в справочнике нет – значит, станции нет!

– Но поезда-то останавливаются! – более горячно, чем мог бы операционный, втягивался спорить Олег. – Там-то касса есть!

– Гражданин, не берёте – проходите! Следующий!

– Правильно, чего время отнимает? – рассудительно гудели сзади. – Бери, куда дают!.. С операции, а ещё ковыряется.

Ух, как бы Олег сейчас мог поспорить! Ух, как бы он сейчас пошёл вокруг, требуя начальника пассажирской службы и начальника вокзала! Ух, как любил он прошибать эти лбы и доказывать справедливость – хоть эту маленькую, нищенькую, а всё же справедливость! Хоть в этом отстаивании ощутить себя личностью.

Но железен был закон спроса и предложения, железен закон планирования перевозок! Та добрая женщина позади, что уговаривала его в плацкартный, уже совала свои деньги мимо его плеча. Тот милиционер, который только что вставил его в очередь, уже руку поднимал отвести его в сторону.

– От той мне тридцать километров добираться, а от другой семьдесят, – ещё жаловался Олег в окошечко, но это была уже, по-лагерному, жалоба зелёного фраера. Он сам спешил согласиться: – Хорошо, давайте до станции Чу.

А эта станция и наизусть была известна кассирше, и цена известна, и билет ещё был, – и надо было только радоваться. Тут же, не отходя далеко, проверил Олег дырчатую пробивку на свет, вагон проверил, цену проверил, сдачу проверил – и пошёл медленно.

А чем дальше от тех, кто знал его как операционного, – уже распрямляясь и сняв убогую шапку, сунув её в мешок опять. Оставалось до поезда два часа – и приятно было их провести с билетом в кармане. Можно было теперь пировать: мороженого поесть, которого в Уш-Тереке уже не будет, квасу выпить (не будет и его). И хлеба-черняшки купить на дорогу. Сахару не забыть. Терпеливо налить кипятка в бутылку (большое дело – своя вода с собой!). А селёдки – ни за что не брать. О, насколько же это вольготнее, чем ехать арестантским этапом! – не будет обыска при посадке, не повезут воронком, не посадят на землю в обступе конвоиров, и от жажды не мучиться двое суток! Да ещё, если удастся, захватить третью, багажную, полку, там растянуться во всю длину – ведь не на двоих, не на троих она будет – на одного! Лежать – и болей от опухоли не слышать. Да ведь это же счастье! Он счастливый человек! На что он может жаловаться?..

Ещё и комендант что-то сболтнул про амнистию…

Пришло долгозванное счастье жизни, пришло! – а Олег его почему-то не узнавал.

В конце концов, ведь есть же «Лёва» и на «ты». И ещё другой кто-нибудь. А нет – сколько возможностей!.. Появляется взрывом один человек в жизни другого.

Утреннюю луну сегодня когда он увидел – он верил! Но луна-то была – ущербная…

Теперь надо было выйти на перрон – гораздо раньше выйти, чем будет посадка на его поезд: когда будут пустой их состав подавать, уже надо будет заметить вагон и бежать к нему, захватывать очередь. Олег пошёл посмотрел расписание. Был поезд в другую сторону – семьдесят пятый, на который уже должна была идти посадка. Тогда, выработав в себе запышку и быстро проталкиваясь перед дверью, он спрашивал у кого попало, и у перронного контролёра тоже (билет же вытарчивал из его пальцев):

– Семьсь пятый – уже?.. семьсь пятый – уже?..

Очень он был испуган опоздать на семьдесят пятый, и контролёр, не проверяя билета, подтолкнул его по огрузневшему, распухшему заспинному мешку.