Раквереский роман. Уход профессора Мартенса

По моему характеру, и я бы сейчас промолчал. Ибо какую бы странную близость я ни испытывал к этой девушке и как бы ни возбуждали меня мысли о ней, от неожиданности я бы, наверно, в этот миг онемел. Если бы не осушил четырех стопок аптекарского ликера (что все-таки не помешало моему решению: нет, я не спрошу, что у нее с трактирщиком, с этим толстым, белокожим Иоханом. Потому что боюсь ее возможного ответа. Нет-нет-нет). Благодаря аптекарскому ликеру я сказал:

— Мааде, все это время я знаю, что и ты знаешь о том, что в свободные вечера я прихожу сюда работать. Как мы условились с твоим отцом. И все это время я ждал тебя, ждал, что ты придешь, и я увижу, какая ты красивая и как сияют твои глаза.

Я давно заметил, что Мааде легко краснеет. И сейчас, при свечах, было видно, как она зарделась. Она смотрела на немытый пол в комнате трактирщика и молчала. И мне казалось, что это жаркое молчание выразительнее и красноречивее какого угодно другого ответа… Итак, я сказал то, что без выпитых рюмок вряд ли решился бы сказать:

— Мааде, в четверг Иохан уезжает в Нарву. Утром уедет отсюда верхом до Пыдрузе и оттуда — почтовой каретой в Нарву. Его не будет десять дней. И он оставит мне ключ. В субботу вечером я приду сюда работать. Приходи и ты.

Она повернулась на каблуках своих туфелек со шнуровкой и выскользнула, ни слова не говоря, а на языке у меня остался жгучий вкус моих недозволенных и неожиданных слов, он смешался во рту со вкусом мятного рихмановского ликера, и я подумал: «Ну, конечно, она не придет… Ну, а если придет, так морально это ее дело…» И в сомнении, как же обстоит дело в действительности или как оно могло бы быть, я с особым рвением углубился в послание Густава-Адольфа, написанное, кстати, весьма ломаным немецким языком.

6

«Мы — Густав-Адольф, божьей милостью король шведов, готов и вендов, великий князь Остерланда, герцог Эстонский и Карельский, властелин Ингерманландии, — от Нашего имени и от имени Наших наследников свидетельствуем и во всеуслышание объявляем: являя Нашу королевскую благосклонность и милость, а равным образом особо благосклонно отмечая оказанные Нам и Нашему государству верноподданные услуги, кои Нами милостиво замечены, жалуем высокородного и благородного, Нам весьма любезного господина Рейнхольда фон Бредероде, раквереского барона, владельца Воэнхузена, Спанбрюска, Остхузена, Эттерсена, Спиредика, Шардама и Квадика, рыцаря и президента Высшего Совета Голландии, Зеландии и Западной Фрисландии, и настоящей грамотой даруем, даем в лен, а также в наследный лен ему и обеим его Дочерям, рожденным в браке, и в дальнейшем ими в браке Рожденным наследникам мужского пола, мельницу и двадцать адрамаа[16] земли из принадлежащих упомянутому Ракверескому замку и непосредственно прилегающих к оному, взятые во владение или не взятые, подсечные или неподсечные, совокупно с принадлежащими к этим землям и мельнице лугами, пашнями, загонами, реками, вырубками, рыбными и охотничьими угодьями с правом ловли мелкой и крупной птицы и прочими правами свободного владения и пользования, кои с давних времен принадлежат нашему упомянутому замку и кои мы унаследовали вместе землей в законное владение от высокочтимых возлюбленных наших предков, в христианском смирении поминаемых шведских королей; повелеваем Нашему в настоящее время или в дальнейшем в Ливонии пребывающему губернатору Таллинской крепости или его наместнику передать сии свободные и не отданные в лен 20 адрамаа земли вместе с мельницей и всеми угодьями в пределах этой земли вышеупомянутому Рейнхольду фон Бредероде, ракверескому барону, как только он направит туда свое доверенное лицо, и особо устанавливаем: ему самому и его людям в пределах Нашего donatio[17] должно споспешествовать, их поддерживать и защищать, однако при условии, чтобы он и они, согласно букве последнего Норркёпингского установления ratione huius feudi[18], оставались верными и преданными Нам, а в дальнейшем — Нашим кровным наследникам, божьей милостью правителям шведского государства, и подобно рыцарству Нашего княжества несли требуемую от подобного владения службу на коне…» И т. д. и т. д. «Дано Нами в Стокгольмском Королевском замке 11-го июля, Anno одна тысяча шестьсот восемнадцатом».

И должен признаться, как ни сильно мысли мои были поглощены неожиданным появлением Мааде и ее приходом или неприходом в субботу, но, дочитав до конца эту королевскую ленную грамоту, я ослабил свой шейный платок в бело-серую полоску и долго шагал взад и вперед по затоптанному полу в комнате трактирщика.