Ралли Родина. Остров каторги

– Нет, ни официального, ни иного поручения у меня нет, – вслух сказал Антон Павлович. – Более того, поехать сюда мне никто не советовал – это я сам принял такое решение, исключительно из праздного любопытства.

– То есть с газетами или, скажем, учеными обществами ваша поездка также не связана… – пробормотал Корф, скорее констатируя факт, чем интересуясь.

Видя, что Чехов его не поправляет, барон, кажется, немного успокоился и, подумав недолго, сказал:

– Что ж, в таком случае дозволяю вам бывать, где угодно. Нам с Владимиром Осиповичем от вас скрывать нечего, а потому мы сейчас организуем удостоверение, по которому вы легко пройдете в любую тюрьму и поселение. Единственное, что не могу вам дозволить, Антон Павлович – это общение с политическими. Такое разрешение, к сожалению или к счастью, выдать вам не могу, даже если бы имел желание… но я, честно скажу, не имею.

Чехов медленно кивнул. Добрый его товарищ, Сурков, предупреждал и об этом, а потому литератор ничуть не удивился.

Корф, явно удовлетворенный реакцией гостя, хлопнул в ладоши и сказал:

– В таком случае завтра же все оформим.

– Отчего не сегодня? – осторожно полюбопытствовал Чехов.

– Оттого, что сегодня в резиденции Владимира Осиповича планируется торжественный обед по случаю моего приезда. Куда я вас, пользуясь случаем, хочу пригласить.

– С радостью буду, – пообещал Антон Павлович.

И действительно приехал, хоть и не очень желал. Торжество оказалось довольно скучным – гости слушали байки Корфа и кивали, соглашаясь с каждым его словом. Чехову же все истории показались довольно скучными – кроме одной: ее, единственную, литератор не преминул записать в путевой дневник сразу по возвращению домой.

«Путешествуя по нашей стране и по Европе, – сказал Андрей Николаевич, стоя с рюмкой в руке и с теплой улыбкой взирая на собравшихся, – я не раз с гордостью ловил себя на мысли, что тут, на Сахалине, «несчастным» живется куда лучше, чем где бы то ни было. Это вовсе не значит, что мы должны почивать на лаврах – дороги добра бесконечны, но мы должны стремиться пройти по ним как можно дальше!..»

Уже утром, снова отправляясь к барону, Чехов поймал себя на мысли, что слова, сказанные Корфом, звенят в ушах до сих пор. И тем громче они становились, чем чаще встречались по пути кандальные арестанты и простые заключенные, оков лишенные.

«Если это – хорошая жизнь, то что же тогда делается в остальном мире? – с удивлением и досадой думал Чехов. – Или там нарушителей закона сразу казнят?»

– А, Антон Павлович! – радостно воскликнул Корф, когда Чехов вошел в его кабинет. – Присаживайтесь-присаживайтесь…

Если б не отсутствие в кабинете Кононовича, литератор решил бы, что он каким-то чудесным образом вернулся в прошлое – до того нынешний визит походил на вчерашний.

– Вы все помните, что я говорил про политических? – спросил барон, пристально посмотрев на Чехова.

– Помню, Андрей Николаевич, как такое забыть?

– Это верно, – кивнул Корф и потянулся за пером. – Лучше не забывайте…

– А что еще вы могли бы рассказать мне про остров, Андрей Николаевич? – поинтересовался литератор, наблюдая за тем, как барон выписывает удостоверение красивым каллиграфическим почерком.

– Про Сахалин-то? – хмыкнул генерал-губарнатор. – О, да я могу вам столько рассказать, что вам на три книжки ваших хватит…

– С охотой их напишу, если будет материал, – пообещал Чехов.

– Ну на то, чтоб столько вам надиктовывать, времени у меня, к сожалению, нет. Более того – даже если б было, не позволил бы я себе отнимать столько вашего ради этого наискучнейшего острова!

– Как вы, однако, любите подчеркивать, до чего же здесь скучно!.. – заметил Антон Павлович.

– Позволю себе пояснить, – с ухмылкой сказал Андрей Николаевич. – Как человек поживший, я давно понял, что скука – не обязательно плохо. Скорее, даже напротив, скука хороша, поскольку скука означает отсутствие каких-либо ярких событий, в том числе и скверных. Следовательно, говоря, что на Сахалине все скучно, я подразумеваю, что тут все идет своим чередом, без особых радостей, но в то же время и без бед. А когда мы ведем речь о каторге, не это ли лучший комплимент?

Чехов вынужден был признать, что, пожалуй, для тюрьмы это действительно своего рода комплимент.

– Вот и я про что, – обрадовался Корф. – Ну что же мы можем сделать для людей, находящихся в ссылке на острове? Они ведь уже и так наказаны – тем, что оторваны от жизни на материке, от цивилизации! Так стоит ли усугублять их положение какими-то телесными пытками?

И снова Чехов с ним согласился, что нет, не стоит.

– Мы с Владимиром Осиповичем вообще не очень-то все это дело любим, – доверительно сообщил генерал-губернатор. – Пытки – это не про нас. Только для крайних случаев! Запереть можем, заковать, как эту… Софью Блювштейн, чтоб ей пусто было…

Последние слова он сказал очень тихо, но Антон Павлович расслышал, и Корф, это поняв, торопливо сказал:

– Прошу меня простить, но особа эта, более известная в преступных кругах, как Сонька Золотая Ручка, слишком уж много хлопот доставила мне и в особенности Владимиру Осиповичу.