Рама II. Сад Рамы. Рама явленный

Конечно, во всех подробностях помнила Николь и совместную поездку в Республику Берег Слоновой Кости — на поро. Тогда в Нидугу перед церемонией мать просиживала рядом с ней Долгие ночи. Долгие тревожные ночи, пока девочка боролась со страхами. И каждый день, спокойно и терпеливо, отвечала на все вопросы дочери и старательно напоминала, что много-много девочек без особых трудностей прошли этот обряд.

Самые нежные воспоминания об этом путешествии оживили в памяти гостиничную комнату в Абиджане в ночь перед их отлетом в Париж. О поро они с матерью переговорили только потом, часов через тридцать после того, как Николь вместе с другими девочками прошла весь обряд. Анави еще даже не похвалила ее. Правда, Омэ и деревенские старейшины намекнули Николь, что в ней есть нечто исключительное, однако для всякой семилетней девочки похвала матери куда важнее. И перед обедом Николь набралась храбрости.

— Я все сделала правильно, мама, — робко спросила малышка, — ну там, на поро?

Анави залилась слезами.

— Правильно! Правильно! — и, обняв длинными гибкими руками дочку, подняла ее над полом. — Родная ты моя, — сказала мать, высоко подняв девочку над головой, — я едва не лопаюсь от гордости. — Николь упала ей на грудь, и они обнимались, смеялись и плакали… целых пятнадцать минут.

Николь распростерлась на спине на дне ямы, вызванные воспоминаниями слезы стекали из уголков глаз прямо в уши. Целый час она думала о дочери, начиная от самых родов переживала все основные события жизни Женевьевы. Вспоминала их совместную поездку в Америку на каникулы три года назад… Женевьеве тогда еще не было одиннадцати. Как близки они были друг другу, особенно в тот день, когда сходили по Южно-Кайбабской тропе в Большой Каньон. Николь с Женевьевой останавливались возле каждого придорожного знака, изучая следы, оставленные двумя миллиардами лет на поверхности Земли. Перекусили, разглядывая с вершины иссохшее плато Тонто. В ту ночь мать и дочь постелили себе рядышком возле могучей реки Колорадо. Говорили, делились мечтами и всю ночь держались за руки.

„Я бы не поехала тогда, если бы не ты, — перешла Николь к мыслям об отце. — Только ты понимал, как мне это нужно“. Отец Николь, Пьер де Жарден, был ее другом, наперсником, наставником… и самой надежной опорой. Он был рядом с момента рождения и в любой важный момент ее жизни. Именно о нем она тосковала, лежа в яме внутри инопланетного корабля. С ним и только с ним хотела она говорить… последний раз в жизни.

Воспоминания об отце не сохранили каких-нибудь особенно ярких событий, хотя в мыслях Николь Пьер де Жарден присутствовал в каждом событии ее жизни. Не все они были счастливыми. Она забыть не могла, как вместе с ним молча давилась слезами в саванне невдалеке от Нидугу, пока догорал погребальный костер Анави. Николь помнила его руки на своих плечах, когда она безутешно рыдала, в пятнадцать лет проиграв в национальном конкурсе на роль Жанны д'Арк.

Так и жили они парой в Бовуа, поселившись там через год после смерти матери, до того как Николь окончила третий курс Турского университета. Это была идиллия. Прикатив на велосипеде из школы, Николь бродила по окружавшим их виллу лесам. Тем временем Пьер писал в кабинете свои романы. Вечерами Маргарита звонила в колокольчик, приглашая их к обеду, прежде чем отправиться на своем велосипеде в Люин — к мужу и детям.

Летом Николь с отцом путешествовали по Европе, посещали средневековые города и замки — места действия его исторических романов. Об Алиеноре Аквитанской и ее муже Генрихе Плантагенете Николь знала больше, чем о любом из действующих политических деятелей Франции и Западной Европы. Когда в 2181 году Пьер завоевал премию имени Мэри Рено за исторический роман, он взял ее в Париж на церемонию вручения награды. В сшитой на нее портным белой юбке и подобранной с помощью отца блузке, она сидела в первом ряду и слушала, как оратор расписывал аудитории достоинства ее отца.

Николь до сих пор еще помнила отрывки из благодарственной речи отца. Закончил он так: „Меня часто спрашивают, обладаю ли я какой-то особенной мудростью, которой хотел бы поделиться с последующими поколениями. — Тут он посмотрел прямо на нее. — И своей бесценной дочери Николь, и всем молодым людям мира я могу сказать лишь одну простую вещь. В своей жизни я нашел только две ценности: знания и любовь. Ничто, кроме них, — ни слава, ни власть, ни достижения — сами по себе не имеют столь непреходящего значения. Но, когда жизнь кончается, тот, кто знал, тот, кто любил, может сказать — я был счастлив“.

„И я была счастлива, — говорила себе Николь, и слезы струились по лицу.

— Ты дал мне счастье. И ни разу не подвел меня. Даже в самый трудный момент“. Тут память Николь, как и следовало ожидать, обратилась к лету 2184 года, когда ее жизнь так понеслась вперед, что она едва успевала за нею. За какие-то шесть недель Николь завоевала золотую олимпийскую медаль, завершила недолгий, но бурный роман с принцем Уэльским и вернулась во Францию, чтобы сообщить отцу о своей беременности.