Рамаяна

Услышали ракшасы, что им сказал повелитель,
И сборищем буйным бегут в Кумбхакарны обитель.

Душистых цветов плетеницы несут, благовонья
И прорву еды, чтоб ему подкрепиться спросонья.

Пещера, окружностью с йоджану, вход необъятный
Имела и запах цветов источала приятный.

Но вдохов и выдохов спящего грозная сила —
Вошедших бросала вперед и назад относила.

Был вымощен пол дорогими каменьями, златом.
На нем Кумбхакарна, внушающий страх супостатам,

Раскинулся рухнувшим кряжем и спал беспробудно
В своей исполинской пещере, украшенной чудно.

Курчавился волос на теле, что силой дыханья
Коробилось, изображая змеи колыханье.

Найриты дивились ноздрей устрашающим дырам
И пасти разинутой, пахнущей кровью и жиром.

Блистали запястья златые, венец лучезарный.
Раскинув могучие члены, храпел Кумбхакарна.

Втащили несчетных убитых животных в пещеру.
Их туши свалили горой наподобие Меру.

Из многих зверей, населяющих дебри лесные,
Там буйволы были, олени и вепри лесные.

Вот риса насыпали груду — не видно вершины!
Мясные поставили блюда и крови кувшины.

Стеклись йатудханы, как тучи, несущие воду.
Куреньями стали дымить Кумбхакарне в угоду.

Сандалом его умастили богов супостаты.
Он спал и гирлянд благовонных впивал ароматы.

Летающие по ночам затрещали в трещотки,
В ладони плескать принялись и надсаживать глотки.

И в раковины, что с луной соревнуются в блеске,
Немолчно трубили, по звук не будил его резкий.

От грома литавр, барабанов и раковин гула
Творенья пернатые с третьего неба стряхнуло.

Но спал Кумбхакарна — лишь птицы попадали с тверди.
Тогда принесли булавы и комлястые жерди

И ну молотить по груди его каменной скопом:
Кто — палицей, кто — булавой, кто — дубьем, кто —ослопом.

Одни Кумбхакарпу утесом расколотым били,
Другие тяжелой кувалдой иль молотом били.

Хоть было их тысяч с десяток в упряжке единой,
Далеко отбрасывал ракшасов храп исполина.

Мриданги, литавры гремели вовсю, но покуда
Лежал Кумбхакарна недвижной синеющей грудой.

Коль скоро его пробудить не смогли громозвучьем,
Прибегли к дубинам, и прутьям железным, и крючьям.

Плетями хлеща по коням, по верблюдам и мулам,
Топтать Кумбхакарпу их всех понуждали огулом.

И демоны спящего молотами колотили,
Колодами плоть Кумбхакарны они молотили.

И раковин свист раздавался в лесах густолистых,
И гром барабанный в горах отзывался скалистых.

Дрожала прекрасная Ланка от свиста и гула,
Но чудище спало, и глазом оно не сморгнуло.

И в тысячу звонких литавр ударяли попарно,
Схватив колотушки златые, но спал Кумбхакарна.

Не мог светозарный проснуться, послушен заклятью,
Хоть в ярость привел он свирепую ракшасов братью.

Хоть за уши стали кусать и кувшинами в уши -
Лить воду ему — не смогли пробудить этой туши!

Хоть молотом по лбу его колотили до боли
И пряди волос выдирали, кинжалом кололи,

Шатагхни скрепили канатом и двинули разом,
Но не шевельнулся гигант, не сморгнул он и глазом.

Слонов у него пробежало по брюху до тыщи,
Но был пробужден Кумбхакарна потребностью в пище.

Не стадо слоновье, не глыба, не древо, не молот
Его разбудили, а чрево пронзающий голод.

И твердые, словно алмаз иль стрела громовая,
Он выпростал руки свои, многократно зевая.

Был рот Кумбхакарны подобен зияющей пасти,
И вход в преисподнюю напоминал он отчасти.

Был этот багровый зевающий рот по размеру
Взошедшему солнцу под стать над вершиною Меру.

Был каждый зевок, раздирающий пасть исполину,
Как ветер высот, налетающий с гор на долину.

Обличьем был грозен пещеры проснувшийся житель,
И гневно блистал он очами, как бог-разрушитель.

Глазищами с голову демона Раху, коварно
Луну проглотившего, дико сверкал Кумбхакарна.

И сразу неистовый голод с великим стараньем
Он стал утолять буйволятиной, мясом кабаньим.

И, снедь запивая кувшинами крови и жира,
Хмельное вкушал этот недруг Властителя мира.

Когда наконец от еды отвалился он, сытый,
Летающего по ночам обступили найриты.

Он встал перед ними, могучий, как бык перед стадом,
Собратьев обвел осовелым и заспанным взглядом.

Весьма огорошенный тем, что внезапно разбужен
«Скажите, — спросил дружелюбно, — зачем я вам нужен?»