Рамаяна

Справившись с волнением, он тяжело и горячо вздыхал и, глядя на Каушалью, которая стояла рядом, снова впал в печальную отрешенность. Мысленно он возвращался к невольно совершенному греховному деянию, когда он на звук выпустил стрелу, и воспоминание об этом, так же как и несчастье, настигшее Раму, разрывало ему сердце, так что великий царь чувствовал себя под двойным ударом. Несчастный, раздавленный двойной печалью, дрожа, со сложенными ладонями он стоял перед Каушальей. Пытаясь ее утешить царь со склоненной головой сказал:

— О Каушалья, я умоляю тебя, прости! Ты мягкая и никогда никому не причиняла зла, даже своим врагам. Женщины, верные своему долгу, видят в муже — хорошем или плохом — бога, о царица. Ты верна своему долгу и способна различить, что благородно, а что низко в этом мире; несмотря на свое горе ты не должна упрекать того, кто так несчастен!

В ответ на мольбы несчастного царя Каушалья залилась слезами, словно вода, хлынувшая по канавам после недавнего ливня. Стеная и возложив себе на голову руки царя, почтительно сложенные, словно бутон лотоса, голосом, дрожащим от волнения и прерываемым рыданиями, она обратилась к нему:

— Кивни головой, что ты простил меня! Я молю тебя, кладу свою голову к твоим стопам! Мольбы твои сразили меня, о царь, я не достойна твоей пощады.

Нет женщины более низкой, чем та, что позволила своему добродетельному супругу, почитаемому в обоих мирах, просить у нее прощения. Я знаю о своем долге, о верный слову, и знаю о твоей честности; боль о сыне заставила меня обратиться к тебе с такими словами. Горе лишило терпения, понимания, горе разрушило все; нет худшего врага, чем горе! Непредвиденный удар, нанесенный неизвестным противником, можно перенести, но неожиданное горе, даже незначительное, пережить невозможно! Уже пятая ночь, как Рама ушел в лес, что убило всю мою радость, мне кажется, что прошло пять лет!

Мысли о нем умножают печаль моего сердца, как соленые воды океана нарастают благодаря впадающим в него великим рекам.

Пока Каушалья говорила, на западной стороне небосвода исчезли последние солнечные лучи и опустилась ночь. Царь, утешенный словами божественной Каушальи и изнуренный горем, позволил себе уснуть.

Глава 63. Царь Дашаратха повествует историю юного аскета

Проснувшись после короткого сна, разбитый горем царь Дашаратха погрузился в глубокие раздумья. Изгнание Рамы и Лакшманы наполняло монарха, подобного Васаве, печалью, словно демон Рагху, окутавший солнце тьмой! С уходом Рамы и его супруги правитель Кошалы, вспоминая о свершенном прежде злодеянии, пожелал поведать о нем Каушалье с темными ресницами. На шестой день после ухода Рамы в лес, в полночь царь Дашаратха вернулся мыслью к тому случаю и, скорбя о сыне и допущенном грехе, обратился к Каушалье, охваченной материнским волнением: