РАМАЯНА

Когда же Дашаратха повелел своим советникам отправить вместе с Рамой войска и сокровища царской казны, Кайкейи восстала против его решения с превеликой пылкостью. «Бхарата не примет царства, – сказала она, – лишенного ценностей своих». И Рама отказался от казны и от войска: «К чему слоновья сбруя тому, у кого слона отобрали? Я отрекся от всего! – сказал Рама, – Пусть принесут мне только одежду отшельника из бересты, пусть принесут мотыгу и корзину». И Кайкейи сама принесла одежду из бересты и подала ее Раме со словами: «Носи это».

И, сняв свой богатый наряд, Рама облачился в грубое платье отшельника; то же сделал и Лакшмана на глазах у отца своего. Но Сита, увидев предназначенное ей одеяние из бересты, пришла в смятение, как лань при виде охотничьей петли. Со слезами приняла она берестяной наряд из рук Кайкейи. Но, не умея надеть его, остановилась в замешательстве. Рама помог ей накинуть бересту поверх шелков, в которые она была одета; а женщины вокруг залились слезами, увидев Ситу в платье отшельницы. И ропот возмущения поднялся в собрании; царь же обратился к Кайкейи с горьким упреком: «Неужто мало тебе изгнания достойного Рамы? О ты, не ведающая стыда губительница рода, ты вступила на путь бесчестия, он приведет тебя в ад!»

Рама, который безмолвствовал все это время, сказал, обращаясь к Дашаратхе: «О справедливый царь, моя старая мать останется здесь под покровительством твоим и защитой! Да будет обращение с ней достойно ее, царицы древнего рода! О податель щедрых даров, тебе должно еще более почета оказывать ей теперь, когда она будет разлучена со мною, дабы не изнемогла она под бременем горя и не ушла от нас безвременно в обитель Ямы».

В горести поник головою Дашаратха, великой одолеваемый скорбью. Затем, оборотившись к Сумантре, повелел ему снарядить колесницу и запрячь ее превосходнейшими конями, чтобы отвезти изгнанников к южным пределам царства; и повелел ему принести богатые и нарядные платья для Ситы и золотые украшения и драгоценности.

Облачившись в роскошные наряды, Сита озарила своей красотою чертоги, подобная Солнцу, озаряющему вселенную своими лучами. Каушалья, обняв Ситу, сказала: «Женщины, покидающие своих мужей в несчастье, почитаются нечистыми. Такова природа женщин; от тех, кто дарил им счастье в дни благополучия, они отрекаются, когда приходит беда. Женщины неверные, неблагодарные, лживые и бессердечные, чья любовь мимолетна, почитаются нечистыми. Ни происхождение, ни ученость, ни благочестие, ни добродетель не могут привязать сердца женщин; поистине, сердца их нестойки. Но благословенны те чистые женщины, чья преданность супругу неколебима в день невзгоды. И хотя сын мой уходит в леса, ты не должна выказывать пренебрежение к нему. Богатый или бедный, супруг твой должен быть божеством для тебя».

Сита отвечала своей свекрови, сложив почтительно ладони: «Я внимаю речам благородной царицы. Да не сравнит она меня с женщинами подлыми и нечестивыми. Мне ведом долг мой; о нем говорили мне в родительском доме. Лютня не звучит без струн; колесница не движется без колес; женщина, даже имеющая сто сыновей, не знает счастья без мужа. Я почитаю супруга моего как божество; могу ли я пренебречь моим долгом?» И Каушалья, слыша эти слова, проливала слезы радости и горя.

Рама, Сита и Лакшмана, поклонившись царю, обошли его кругом. И с его соизволения они простились поочередно и с Каушальей, и с Сумитрой, и с другими царскими женами. Покинув дворец, они взошли на блистающую колесницу, украшенную золотом, и Сумантра повел ту колесницу, запряженную отборными конями, быстрыми, как ветер.

Великое горе воцарилось во дворце и на улицах города, где собрались все жители Айодхьи, и стар, и млад, чтобы проводить Раму. И народ толпами повалил за колесницей, шумно изъявляя свою скорбь и свое негодование. «Погоди, не торопись, колесничий! – восклицал народ, обращаясь к Сумантре. – Поезжай медленнее. Дай нам в последний раз взглянуть на Раму!»

И Дашаратха вышел из дворца со всеми своими женами. Он услышал плач и стенания, увидел народ, бегущий за колесницей Рамы, и горе его возросло. При виде царя и цариц, проливающих слезы, толпа разразилась рыданиями, еще более громкими; и пыль от колес удаляющейся колесницы ложилась на землю, прибитая слезами провожающих.

Рама, оглянувшись, увидел, что отец его и мать следуют издали за колесницей. И не в силах более вынести душевной муки, Рама крикнул, обращаясь к Сумантре: «Гони коней!»

Мать Рамы бежала за колесницей, восклицая: «Рама, Рама! Сита! Лакшмана!» – и плача об изгнанных; так корова бежит за своим теленком, когда связанного уводят его пастухи. «Стой, остановись!» – кричал царь Сумантре; Рама же повторял: «Гони!» – и колесничий, пребывая в смятении, не знал, кому он должен повиноваться, «По возвращении ты скажешь царю, что не расслышал его приказа, – сказал ему Рама. – Мне же промедление невыносимую причиняет муку». И Сумантра, окриком заставив народ расступиться, погнал коней во всю мочь.