Рамсес II Великий. Судьба фараона

— В своей божественной доброте ты принял сироту, потомка свергнутой династии. Ты знаешь, что последние ее представители не оставили в памяти твоих слуг иных воспоминаний, кроме горечи и страха за государство, тогда близкое к расколу. Жрецы, заблудившиеся в своих воспоминаниях о прошлом, поддерживали этого мальчика. Твой божественный отец в своей высочайшей благожелательности решил унять их беспокойство. Но скорпион, пригревшись на теплом камне, часто жалит сам себя…

— Ты хочешь поговорить о жрецах Птаха? — спросил Сети.

Было очевидно, что военачальник собирается сказать что-то очень важное. Нахмурившись, Па-Рамессу не упускал ни слова из разговора.

— Не только о них, божественный владыка. Я говорю и о жрецах Амона.

— Небнетеру?! — воскликнул Сети, повышая голос.

— Это он — скорпион? — спросил Па-Рамессу.

Военачальник посмотрел в глаза наследному принцу.

— Да, достопочтенный принц.

Жара внезапно показалась невыносимой. Сети вздохнул.

— Почему вы не сказали об этом раньше? — спросил он.

— Твое величество, мы не привыкли вмешиваться в столь тонкий процесс, как управление царством. У нас были только подозрения. И вот вчера они подтвердились. Мы узнали, что Небнетеру был потрясен, узнав, что Птахмос более не является наследником трона Хора. Его стенания заполонили храм.

— Откуда вы об этом узнали?

— Твое величество, у наших армейских писцов длинные уши. До них дошли разговоры о том, что Верховный жрец напугал своими проклятиями жрецов рангом пониже и писцов.

Словом, у военных тоже были свои лазутчики.

Сети поблагодарил Пер-Ту, и, попрощавшись, как того требовал церемониал, тот покинул зал. Па-Рамессу остался наедине с отцом.

— И это потому, что мы не царских кровей? — спросил он.

Сети со вздохом кивнул.

* * *

Через несколько дней после инцидента старшего командира Хорамеса во «Дворце Ихи» шумно поздравляли его товарищи-солдаты.

— Мы всегда знали, что ты дерешься, как лев, — сказал один из них, — но сегодня мы хотим выпить за твой дар предвидеть будущее!

— Вам не надоело надо мной насмехаться? — спросил он, принимая предложенную чашу с вином.

— Мы не насмехаемся, мы искренне восхищаемся твоей предусмотрительностью. Сын, которого ты так и не захотел признать, впал в немилость.

Хорамес удивленно поднял брови; он краем уха слышал сплетни о том, что во дворце произошло что-то из ряда вон выходящее, но не стал доискиваться подробностей. Товарищи рассказали ему свою версию событий. Хорамес вздохнул.

— Вот видите, друзья, — сказал он весело, — тем, кто умеет довольствоваться малым, легче живется на свете! Если бы я последовал вашим советам, то сейчас тоже пострадал бы.

На сердце у Хорамеса полегчало, когда он увидел свою возлюбленную, музыкантшу.

* * *

Когда Птахмос снова появился при дворе по случаю раздачи новых должностей чиновникам, его приняли прохладнее, чем раньше. На церемонии он присутствовал недолго, прятал глаза. Па-Рамессу старался сохранить невозмутимое выражение лица и вести себя нейтрально — он понимал, что должен поберечь самолюбие отца и проявить уважение к царскому решению, руководствуясь которым власть имущие вынуждены были принять в свои ряды наследника низложенной династии. Ни один мускул не дрогнул на его лице, когда в присутствии хранителя утренних тайн он протянул Птахмосу кинжал, которым тот пытался убить Именемипета и, кто знает, может, даже его самого.

Правду знали очень немногие, в том числе комендант царской казармы, которому на рассвете приказали освободить протрезвевшего Птахмоса и отвести лично в рабочую комнату фараона. По Сети было видно, что спал он плохо. Когда виновный предстал перед ним, монарх прямо сообщил ему, что отныне он лишен всех прав.

— Я не стану отрекаться от тебя публично, поскольку это будет равнозначно отречению от собственного слова, — сказал Птахмосу Сети. — Но ты больше не являешься членом моей семьи. Ты поднял руку на брата, ты пытался заколоть непонравившегося тебе человека прямо перед царским столом. Ты отправишься в Ирем, где наместник найдет тебе какое-нибудь занятие. Позже я приму решение относительно твоей участи.

Птахмос молча слушал. Он вполне осознал, что чрезмерное количество выпитого — главная причина того, что панцирь, в котором он укрылся три года назад, разлетелся на куски; припадок ярости, вызванный появлением Именемипета, подтвердил выдвинутые против него обвинения в вероломстве. Он мог рассчитывать на царское милосердие, но никак не на прощение. Его имя исчезнет с картушей. Он станет живым мертвецом…