Рамсес II Великий. Судьба фараона

Тиа посоветовал Па-Рамессу воздержаться от проявления чувств по случаю своего триумфа. Опрометчиво раньше времени давать сопернику понять, что ты выиграл партию, длившуюся многие годы. А ведь он обыграл не только Птахмоса, но и своего отца! Здравый смысл подсказывал, что теперь самое время продемонстрировать отцу еще большее уважение и почтение. Усилия Па-Рамессу оправдались: на барельефе в Карнаке изображение Птахмоса было заменено изваянием Па-Рамессу. Его самолюбие было удовлетворено; и теперь, казалось бы, самое время воцариться в душе ликованию. Но этого не случилось. О том, что произошло с Птахмосом, Па-Рамессу вспоминал с грустью.

— Ты предпочел бы избрать менее болезненный способ прийти к триумфу, и это весьма похвально, — объяснил ему Тиа. — Но случилось так, что твой соперник избрал путь вероломства и насилия, что породило в тебе ненависть. Вполне понятно, что у тебя на душе остался горький осадок. Па-Рамессу внимательно посмотрел на своего наставника:

— Почему ты, взрослый человек, был тверд в своем решении поддержать меня, а Птахмос, такой же мальчик, как я, пытался хитростью меня обойти? Неужели одни люди от природы хорошие, а другие — плохие?

— Моя цель — научить тебя всему, что я знаю, и укрепить твой дух. Выполнить эту миссию как можно лучше — для меня счастье и честь. Я предан тебе даже во сне, ты — лучшая часть меня. Птахмос на первых порах чувствовал себя очень некомфортно в ранге принца, хотя твой божественный дед и твой божественный отец возвели его в этот ранг. Став же наследником трона, он ощутил груз обязательств по отношению к своим предкам. Судя по всему, он намеревался пойти по стопам Эхнатона. Птахмос не плохой человек по своей природе, мой принц, он просто поступает необдуманно.

— Как это понимать?

Тиа задумался, подыскивая слова.

— Такие вещи тебе лучше бы объяснил жрец, а не простой писец, такой, как я. Но раз ты оказываешь мне честь своим вопросом, я объясню как понимаю. Эхнатон хотел заменить многобожие культом единого бога — безымянной силы, которая являет себя миру в виде Солнечного Диска, Ра, и которую этот фараон именовал Атоном. Эхнатон пренебрег самым главным: высшее божество бесконечно. Оно всеобъемлюще и непостижимо. Каждое божество нашего пантеона — это лишь проявление высшей силы. Птах и Хорахти, Сехмет и Хнум[20] в общем, все нетжеры[21] суть воплощения высшего божества. Эхнатон хотел, чтобы люди забыли о том, что высшее божество присутствует во всем сущем, а не только на небе. По моему мнению, это была ошибка, но Птахмос не обладал достаточным объемом знаний, чтобы это понять.

Па-Рамессу кивнул в знак согласия и накрыл своей ладонью руку наставника.

— Воистину ты — мой светоч! Скажи, а кто, по-твоему, бог Птахмоса?

Уголки губ Тиа дрогнули в едва заметной улыбке.

— Имя его говорит о том, что ему покровительствует Птах, но мальчика так назвали жрецы из Хет-Ка-Птаха. Я полагаю, его бог-покровитель — Хонсу.

— Хонсу? — переспросил Па-Рамессу, который никогда не слышал о таком божестве.

— Хонсу — сын Амона и Мут, но судьба его двойственна. Действовать он может только в полнолуние, а в остальное время он бессилен.

— Значит, он появится снова?

— Думаю, да, мой принц.

Па-Рамессу был удивлен этим ответом.

— Он вкусил власти, мой принц, а это пьянящий нектар, — сказал Тиа. — Более того, он вкусил ее юным, а это значит, будет искать ее снова и снова. А как мы знаем, Птахмос — любитель пьянящих напитков. Находясь во власти винного опьянения, он поднял руку на тебя и пытался убить Именемипета. И раз уж мы вспомнили об Именемипете, я думаю, было бы уместно, если бы ты сделал что-нибудь для этого юноши, который чуть не лишился жизни, выполняя твой приказ.

— Охотно! Что я должен сделать?

— Возьми его во дворец и назначь своим личным секретарем.

— Считай, что это уже сделано. Но скажи, каким образом Птахмос проявит себя в будущем?

— Я не прорицатель, мой принц. Он не сможет причинить тебе вреда, об этом не беспокойся. Но где бы он ни был, он отличится, я в этом уверен.

На следующий же день Именемипета призвали во дворец. Не помня себя от радости, он простерся перед принцем и стал целовать ему ноги, услышав, какую должность ему доверили. Па-Рамессу приказал выдать ему новую одежду и — высшая степень почета — отдал в его распоряжение комнату, где раньше жил Птахмос. В лице Именемипета Па-Рамессу приобрел слугу, принадлежащего ему душой и телом. По сути, тот стал его первым подданным.

Па-Рамессу пришлось отказаться от своей привычки бродить по подвалам; теперь его узнавали все — не только придворные, но и самые последние слуги. Так он понял, что широкая известность ограничивает свободу. Будущее покажет, что власть ограничивает ее еще больше.

* * *