Рамсес Великий

— Слушаюсь, мой повелитель, — сказал подошедший пожилой полный жрец и склонился в почтительном поклоне.

Уходя, Пенунхеб услышал за своей спиной недовольный сварливый тенорок, обращённый к молодым жрецам:

— Быстро уберите эти осколки, нечего стоять как истуканы!

— Скоро он сообщит, что мой отец удалился на западный берег в царство Осириса, — подумал Пенунхеб и почему-то очень явственно представил, как будут дрожать жирные щёки жреца, передающего роковую и столь ожидаемую весть.

Тем временем верховный жрец Амона мирно спал. Он даже и не подозревал, что вечность уже подступила к нему с распростёртыми объятиями. Несиамон видел во сне своё прошлое и беззаботно улыбался. Вот он бежит по горячей дорожке вместе с компанией ребятишек купаться и ловить сетью птиц на тихих заводях Нила, заросших цветущим лотосом и зелёным, громко шелестящим папирусом. Мальчишки громко визжат во всю силу своих лёгких от распирающей их жажды жизни, от жгучей радости просто быть на свете... А на берегу стоит жрец, школьный учитель, кивает большой, голой, загорелой головой и смеётся, глядя на бегущих ребят. Его огромные глаза светятся теплом и мудростью. Но вдруг Несиамон видит, что это не жрец — учитель, а сам Осирис[35] стоит и ждёт его, чтобы перевезти через реку забвения к богам, на загробный суд... Маленький мальчик заплакал. Ему так не хочется покидать своих друзей, реку, эту мягкую, тёплую, чёрную землю. Но Осирис неумолим. Он протягивает руку и ведёт Несиамона к погребальной ладье. И вот они уже плывут. Далеко-далеко позади остаются друзья, любимая страна, чёрная земля Кемет[36] и длинная, славная жизнь. Слеза скользнула по иссохшей щеке старца. Несиамон умер.

Глава 3

1

Длинными полутёмными коридорами Риб-адди провели к Пенунхебу. Тот сидел в кресле из красного дерева с золотыми инкрустациями на ножках в виде лап и крыльев грифона. Юношу удивило выражение тоски на бледном лице второго жреца Амона. Но как только начался разговор, Пенунхеб взял себя в руки и его властное лицо стало напоминать больше каменную статую, чем лик живого человека. Когда Риб-адди поднёс свой труд, жрец развернул его, стал внимательно просматривать и задавать вопросы, которые свидетельствовали об отличном знании предмета. Юношу это удивило, однако он отвечал уверенно.

— Что ж, ты хорошо поработал и твоё усердие будет достойно оценено, — проговорил Пенунхеб. — Мы намереваемся обновить старинные заупокойные храмы и усыпальницы фараонов прошлого на западном берегу, чтобы придать им достойный вид, и твоя работа нам в этом поможет. В этом деле нельзя допускать никакой выдумки, мы обязаны следовать образцам прошлого. Когда начнутся работы, ты будешь непосредственно за ними наблюдать. А сейчас ты приступишь к исполнению обязанностей моего писца. Сразу предупреждаю, что всё, что ты услышишь здесь, должно навечно остаться только в твоей голове. Если ты сболтнёшь где-нибудь на стороне о том, что узнал на моей службе, то немедленная кара Амона постигнет тебя. Запомни это, — Пенунхеб пристально взглянул в глаза юноши, у которого мурашки побежали по спине, словно огромная кобра холодно и беспощадно уставилась на него перед своим смертельным броском.

— А почему у тебя неегипетское имя? — вдруг спросил жрец.

— Моя мать — финикийка, назвала меня так в честь царя Библа[37], откуда она родом. Её дальний родственник носил это славное имя, — приврал с невозмутимым видом юноша. — А мой отец Рахотеп согласился. Я его законный младший сын, — добавил он с достоинством.

— Что ж, сейчас стало модно даже у коренных египтян называть своих детей азиатскими именами. Господи, что будет? — мрачно проговорил Пенунхеб, поднимая свои усталые глаза к потолку и качая сокрушённо лысой, яйцеобразной головой. — Даже наш царственный повелитель, сын Амона, да здравствует он вечно, тоже назвал свою старшую дочь сирийским именем — Бент-Анат, — жрец развёл руки, явно давая понять собеседнику, что дальше идти просто некуда.

Он поднялся и расправил на себе белое льняное одеяние в виде хитона, с короткими рукавами, доходившее почти до пят. На смуглых руках блеснули золотые браслеты в виде священных змей с бирюзовыми глазами. Пенунхеб заметил любопытный взгляд юноши.

— Служи мне хорошо и главное — преданно, и у тебя скоро появятся такие же, — проговорил с лёгкой улыбкой жрец и добавил с мрачным достоинством: — Сегодня день глубокой скорби. Умер наш отец, верховный жрец Амона Несиамон. Судьба возложила на меня обязанности верховного жреца до тех пор, как вернётся из похода фараон, да будет он жив, невредим и здоров, и представит на утверждение Амону, своему отцу, достойную кандидатуру на эту должность.

— О мой повелитель, я буду служить тебе так же верно, как нашему верховному божеству Амону и его сыну, великому правителю, да будет он жив вечно! — в глубоком поклоне произнёс Риб-адди.

— Ты прежде всего служишь мне, — опять уставился змеиными глазами жрец на побледневшего юнца. — И верно служа мне, ты служишь и богу, и его сыну. Ты меня понимаешь?

Юноше очень не понравились эти слова.