Рамсес Великий

— Скажи, каким путём ты добрался до великих жилищ мёртвых, столь священных? Кто ещё был с тобой?

— О, горе мне! — хрипел незадачливый грабитель. — Был какой-то папирус с планом гробницы. Поэтому мы и пробили лаз прямо в усыпальницу, минуя все пустые камеры со смертельными ловушками и тупиковые проходы.

— У кого был папирус? Кто показал вам путь? — рявкнул Меху так громко, что присутствующим показалось, что они на несколько секунд перестали вообще чего-либо слышать.

Пенунхеб поморщился и подал незаметно знак своему слуге Хашпуру, бьющему преступника. Риб-адди, сидящий скрестив ноги рядом со своим новым господином и записывающий на папирусе ход допроса, краем глаза заметил этот почти неуловимый жест, но не подал вида. Тем временем начальник городской стражи, почувствовав решающий момент допроса, как охотничья собака, наконец-то выбежавшая на раненую дичь, кровожадно и победоносно зарычал, низко нагнувшись над щуплой жертвой.

— Ты скажешь, кто был этот человек с папирусом?

— Это был наш предводитель, — взвизгнул преступник. — О, горе мне и моей семье! Если он узнает, что я его предал, его люди вырежут всех моих домашних, никого не пощадят. О, горе моим деткам! — продолжал канючить допрашиваемый.

— Ты назовёшь мне имена всех в твоей шайке, я схвачу их, предам позорной смерти и никто не сможет вредить твоей семье, — проговорил успокаивающе Меху и поднял руку, останавливая экзекуцию. — Ну, говори, кто главарь?

Внезапно в камере наступила тишина. Стало слышно, как трещат смолистые факелы и тяжело дышат палачи и их жертва.

— Я очень бедный человек, — пронзительным голоском начал грабитель, повернув голову и из-за спутанных, грязных, длинных, чёрных волос, в которых застряли какие-то репья, всматриваясь пристально в широкое потное лицо начальника стражи, склонившегося над ним. — Сколько вы мне заплатите, если я скажу имя нашего главаря?

— Ах, ты ещё торговаться, жалкий сморчок, — рявкнул рассвирепевший Меху и ударил своим длинным и тяжёлым посохом по пальцам руки грабителя, которую прижимал чернокожий стражник к каменному полу. Раздались хруст костей и дикий вопль.

— Говори, кто главарь, или я переломаю все твои кости, — начальник полиции поднял свой посох, уже над ногой преступника.

— Я всё скажу, всё, — завопил, дёргаясь от боли, незадачливый грабитель, — о горе моей плоти! Только не ломайте мне кости. Да будет проклят навечно тот, кто втянул меня в это святотатственное преступление! Его зовут Бу... — но преступник не успел закончить фразу.

Тяжела дубинка Хашпура опустилась ему на затылок, череп хрустнул, грабитель дёрнулся несколько раз в конвульсиях и навеки затих.

— Ты, что, не видел моего знака прекратить его бить? — заревел Меху.

— Да не хотел я его убивать, — воскликнул Хашпур, опуская в низком поклоне своё широкое тёмное неподвижно-каменное лицо. — У меня просто рука сорвалась, — пробормотал он негромко.

— А ну, пошёл, раб, с глаз долой! — крикнул подошедший второй жрец Амона. — Я велю с тебя живого шкуру содрать.

Он с размаха хлестнул своим длинным, резным, украшенным золотом и серебром посохом по широкой, загорелой, бугрящейся мощными мышцами спине Хашпура, упавшего на колени. Верный слуга вскочил и мгновенно исчез за дверью.

— Продолжайте, Меху, расследовать это дело, — проговорил наставительно Пенунхеб. — На западном берегу завелась опаснейшая банда грабителей гробниц. Вы просто обязаны приложить все свои усилия для их поимки. Вам, конечно, для захвата негодяев понадобятся приличные средства. Жрецы Амона ничего не пожалеют на богоугодную деятельность. Вот вам золото от нашего храма, — протянул внушительно тяжёлый мешочек со звякнувшими слитками жрец, вынув его откуда-то из своих белых одеяний. — Половину можете оставит себе лично, вы своим усердием заслужили это.

Начальник городской стражи почтительно поклонился. Нубийцы завистливо переглянулись, глядя, как тот засовывает за широкий пояс из буйволиной кожи столь соблазнительно позвякивающий мешочек. Всем было ясно, что золото, оказавшееся в широких и цепких лапах Меху, конечно же, пойдёт не на поимку преступников, а на повышение благосостояния многочисленной семьи начальника стражи. Пенунхеб же стремительно вышел из камеры. Его белые льняные одеяния таинственно колыхались на ходу, освещаемые неровным красновато-жёлтым светом факелов.

— Здесь что-то нечисто, дядя Меху, — шепнул начальнику стражи, проходя мимо него, Риб-адди.

Меху шумно вдохнул воздух широкими ноздрями, заросшими, как и его могучая грудь, чёрной шерстью, и на удивление умным и хитрым взглядом посмотрел вслед удаляющейся свите жреца, а затем подмигнул племяннику.

— Приходи к нам сегодня обедать, Рибби! — крикнул он вслед своему юному родственнику. — Будет твоя любимая телятина с финиковым соусом.

— Обязательно приду, дядя Меху, — глухо донёсся удаляющийся юношеский голос из длинного узкого коридора.

3

Войдя в свои покои, Пенунхеб махнул рукой, отпуская всех слуг.