Рамсес Великий

— Я сейчас же пойду к Инуи, а ты, Рибби, иди домой и сиди там тихонько, как мышонок. Ну, и конечно же, молчи обо всём, что узнал. Это дело государственной важности. Завтра у Пенунхеба продолжай втираться к нему в доверие. Но не перегни палку. Он умён, как змий, и сразу же тебя раскусит, если ты ему хоть как-нибудь намекнёшь, что мог бы сочувствовать заговорщикам. Тем более он знает, что ты мой родственник. Помни, что за тобой будут постоянно следить. Не расслабляйся, даже оставаясь один. И вот ещё что, желательно, если бы ты отправился с караваном зерна и новобранцами в Финикию[40]. Корабли должны отплыть вот-вот, я это хорошо знаю. Мне почему-то кажется, что Инуи свяжет мне руки и опять не даст одним махом накрыть всех заговорщиков. Поэтому с тобой я передам послание визирю Севера, Рамосу. Он в большой силе у нашего властелина и известен своей мудрой хитростью и беспощадностью. Рамос меня поддержит и напрямик обратится к фараону, а тот, как я знаю, особенно ждать не любит. Значит, доберусь я до этих заговорщиков, — дядя Меху сделал такое свирепое лицо, что по спине его племянника пробежали холодные мурашки.

— Но как я смогу оказаться на судне каравана, когда Пенунхеб мне сказал, чтобы я чертил планы гробниц?

— А мы сделаем так. На ногу писцу, назначенному ехать с караваном зерна и знающему, как и ты, финикийский и вавилонский языки, наступит осёл, или колесница обе его конечности нижние переедет, — дядя Меху усмехнулся, — ведь случаются же такие недоразумения, — сиплый хохот прозвучал над крышей, вспугнув нескольких маленьких птичек, сидевших на ветках цветущих алыми цветами экзотических кустов. — Так что готовься, малый, к далёкому путешествию. Ничего не поделаешь, Рибби, ты вступаешь во взрослую жизнь и делаешь это очень энергично, так что готовься к большим испытаниям, в такое уж время ты уродился! Иди-ка, милый, обедать, а я пойду к визирю Инуи, хотя отлично знаю, что он мне скажет, — тяжело вздохнув, дядя похлопал по спине своего племянника, спустился с крыши и направился к дворцу визиря по узким улочкам Фив в сопровождении нескольких стражников с длинными копьями и небольшими круглыми щитами, обтянутыми серо-чёрной гиппопотамовой шкурой. Багрово-красный шар солнца уже опускался на плоские крыши высоких городских домов. Пыль под ногами возвращающегося после длинного рабочего дня простонародья уже была просто тёплой, а не раскалённой, как днём. Начинались самые сладкие, спокойные часы для суетливых, по-южному экспансивных, но добродушных фиванцев.

2

Риб-адди вошёл в столовую, большую квадратную комнату с высоким потолком. Она находилась в центре просторного дома. Столовая была выше остальных комнат, и её окна располагались под самой крышей. Свет, падающий с высоты, освещал только центр комнаты, создавая в зале приятный полумрак по углам и вдоль стен, побелённых внизу и раскрашенных вверху в светлые пастельно-кремовые тона. Здесь было прохладно. Изредка в длинные окна под крышей влетали ласточки и стремительно проносились между высоких деревянных, коричневых с зелёными капителями, колонн, напоминающими стройные финиковые пальмы, которые подпирали потолок, покрашенный в синий, небесный цвет. В столовой уже все собирались на поздний обед.

Юноша весело и непринуждённо поздоровался с двумя своими двоюродными братьями, младшими сыновьями дяди Меху. Они были вылитыми, но только уменьшенными копиями своего отца. Буйволят интересовали только охота, да деятельность городской стражи, когда доходило до усмирения бунтов черни и телесных наказаний преступников. В школе писцов, которую уже закончил Риб-адди, они учились очень плохо, но все были уверены, что в корпусе стражи в Фивах сыновья займут достойное место, благодаря протекции отца, и с успехом пойдут по его стопам. А что ещё нужно от стражника, как не крепкие мышцы, свирепый нрав и склонность к самоуправству?

Рибби не очень то любил своих двоюродных братцев. Уж больно они были разные. У него не было желания расспрашивать их о том, сколько антилоп они подстрелили из луков, носясь как бешенные на колесницах по саванне, которые простиралась у долины Нила. Буйволята в свою очередь недолюбливали заносчивого, как они полагали, братика, который слыл в школе таким учёным и примером которого им постоянно мозолили глаза, ставя сыночка финикийской рабыни в образец для подражания, укоряя в лентяйстве и просто глупости.

— К нам пожаловал великий учёный, — взмахнул длинными, как у обезьяны, мощными ручищами Пасер, старший из братьев. — Добро пожаловать, свет мудрости! Мы, жалкие смертные, целуем прах у твоих ног.

— О, мудрейший из мудрых, предскажи нам нашу судьбу, умоляем тебя! — комично запричитал, склоняясь в подобострастных поклонах младший брат, Кемвес, и не удержавшись, захихикал. На его круглом лице любителя сладостей играла широкая улыбка.