Рамсес Великий

Вскоре Риб-адди, беззаботно улыбаясь, взошёл на борт своего судна, за ним слуги принесли большой красный кувшин с пивом. Юношу как старого друга встретили Тутуи и капитан Нахр. Оба уже по привычке, как только судно отчалило от набережной Абидоса, уселись на передней площадке на носу, где было попрохладней, и начали обычные пивные возлияния, сопровождаемые наставительными разговорами со своим младшим спутником. Но вскоре после начала пирушки жрец Тутуи извинился перед собутыльниками и нетвёрдой походкой направился на корму. Через короткое время после того, как он ушёл, к капитану Нахру подошёл матрос весь в шрамах на светло-коричневом теле и с большой медной серьгой в ухе, и, наклонившись к уху своего командира, он что-то прошептал. Капитан подался всем корпусом к юноше и захрипел, шептать сорванным громогласными командами голосом он не мог:

— Тутуи пошёл твои вещи обыскивать. Сегодня со своими слугами он у всех пассажиров вещи переворачивал, как только они в город ушли, и у сыновей Меху, и у их слуг, чего-то искал, червь Амона. А сейчас этот жирный боров прощупывает твой парик и ту одежду, в которой ты на берег сходил. В чём он вас подозревает? Если что — я тебе могу помочь. Следующий город, где мы остановимся, — это Сиут[53]. Я там тебе дам такой адресочек, что если ты туда махнёшь с корабля, никакая даже самая упитанная свинья из жрецов вовек не разыщет.

— Спасибо, Нахр, за доброе слово и помощь, которую ты мне готов предоставить, — поблагодарил вежливо Риб-адди. — Но мне не страшны все эти жреческие происки. Моя совесть чиста перед моим повелителем Пенунхебом. Пускай этот пьяница удовлетворит своё любопытство, всё равно ничего он не найдёт.

— Судя по твоей смышлёной физиономии, ты, Рибби, наверное, давно перепрятал то, что ищет жирномордый, в надёжное место, — рассмеялся капитан. — Но я в чужие дела не вмешиваюсь. Просто не люблю жрецов, которые суют свои носы туда, куда их никто не приглашал. А мне ты нравишься, парень! — Нахр хлопнул своей широкой, загрубелой ладонью по плечу юноши и поднял глиняную кружку, полную свежего пива. — Давай-ка споем славную морскую песенку.

Над серо-зеленоватой гладью Нила полетели слова старинной матросской песни. Вскоре гребцы, а потом и вся команда подпевала своему командиру. Солнце медленно садилось за кромку западных гор. Заросли папируса у берегов, островки пальм и тамарисков посреди полей, редкие хижины поселян — зарозовели, а потом покрылись багряным отсветом зари. Вскоре вернулся недовольный Тутуи и подсел к кувшину. Он и не подозревал, как близко находится то, что с таким рвением искал.

Этой ночью Риб-адди спал очень чутко. Рядом с ним в палатке, разбитой на корме, храпел жрец. Вдруг юноша услышал, как Тутуи прекратил свой однообразный храп и тихо встал со своего ложа. Притворившись спящим, Риб-адди мирно посапывал. Жрец накинул на жирное тело белую тунику и, осторожно ступая босыми ногами по деревянной палубе, пошёл к мачте, которая возвышалась в середине судна, покачивающегося на мелких речных волнах. Два троса с якорями был натянуты, как струны. Течение реки пыталось унести караван дальше по течению. Казалось, что корабли также спят, как и утомившиеся за долгий жаркий день люди, лениво покачиваясь на воде, волнуемой напором воды. Караван отдыхал в виду правого берега, заросшего шелестящими на ночном ветерке полусухими стеблями папируса. В фиолетовом небе горели крупные звёзды. Над мачтой изредка бесшумно проносились чёрные тени летучих мышей. Около борта слышно было, как плескались крокодилы, привлечённые аппетитными для них запахами человеческой, лошадиной и бычьей плоти.

Риб-адди бесшумно крался за жрецом, скрываясь в тени борта. А Тутуи тем временем подошёл к мачте, где среди слуг, спавших вперемежку с матросами прямо на деревянной просмолённой палубе, разыскал возничего Кемвеса и растолкал его. Удивлённый юноша уставился ничего не понимающими спросонья глазами на физиономию жреца, склонившегося над ним.

— Вставай, Росис, нам надо поговорить, — прошептал Тутуи. — Да тише, а то всех перебудишь.

Они вдвоём тихонько отошли от мачты к самому борту.

— Тебе дал это письмо Меху, твой господин, чтобы ты передал его визирю Рамосу, когда мы приплывём в Финикию? — спросил шёпотом жрец юношу, который, ёжась от прохладного ночного ветерка, смотрел удивлённо на свиток папируса, который держал перед ним Тутуи.

— О чём это вы, уважаемый? — почтительно поклонился Росис, зевнув. — Никаких писем мне мой хозяин не передавал. — Я ведь маленький человек. Моё дело править лошадьми на колеснице. Я знать не знаю ни о каких письмах.

— Зачем ты мне врёшь, Росис? — чуть повысил голос жрец. — Этот свиток мы нашли в твоих вещах. Признавайся. Ничего страшного в этом нет. Мы просто хотели бы знать: не передавал ли чего-либо Меху тебе устно для Рамоса? А, может быть, у тебя есть и второе письмо для того, кто выше положением?