Рамсес Великий

Если про кого можно было сказать, что он взращён на барабане, так это про Рамсеса. Воздух военного лагеря, длинные переходы под палящим солнцем, бешеные скачки на колесницах, постоянные упражнения с луком, копьём, мечом и боевым топором закалили его могучее тело и такой же могучий дух. Он не мог представить себя вне родной обстановки военного лагеря: грохота барабанов, призывных команд, подаваемых флейтами, трубами и лужёными глотками командиров всех рангов, грубых перебранок копейщиков с лучниками, ржания коней колесничего войска и, конечно же, рычания боевого льва, которого всегда водили в походы на позолоченной цепи и которого сам фараон лично по утрам кормил отборными кусками сочащегося кровью мяса. Но сегодня с утра никакой еды зверю не полагалось. Ведь предстоял бой! А что может быть страшней голодного, свирепого льва?!

Рамсес услышал возбуждённый рёв и встрепенулся. Нужно было начинать то, что он подготавливал почти восемь месяцев: штурмовать Сидон. Фараон отлично понимал, что без взятия этого самого влиятельного финикийского города останется только на папирусе весь блестяще продуманный и разработанный план подготовки баз снабжения войск в Финикии для обеспечения в будущем глубоких походов на север в Сирию и Месопотамию против главных врагов египетского царства — хеттов[55]. Необходимо было во что бы то ни стало именно сейчас, пока не подошли основные силы войска противника, полностью овладеть Финикией. Пора было начинать штурм. Рамсес посмотрел на небо своим соколиным взором. Из-за гор уже вставало солнце.

Однако как ни торопился Рамсес к войскам, он невольно залюбовался видом моря. У берегов оно было окрашено в мягко-зелёные, салатные тона. Но если присмотреться, то в волнах, с вкрадчивым шумом рассыпающихся по песчаному пляжу, можно было заметить и синие, и белые, и даже светло-коричневые оттенки. А когда поднимались глаза к горизонту, то отчётливо было видно, как зелёный цвет резко переходил в густой тёмно-фиолетовый, окрашенный багровыми отблесками утренней зари. Фараон ещё раз с наслаждением вдохнул полной грудью свежий морской воздух, повернулся и быстро, широкими шагами двинулся к одному из самых высоких холмов предгорий. С него весь город был как на ладони, оттуда фараон намеревался руководить штурмом жемчужины Востока.

Вскоре Рамсес в сопровождении большой свиты шёл через оливковую рощу. На его бёдрах пенилась мелкими складками гофрированная белоснежная юбка-повязка с такого же цвета передником, доходившим почти до колен. На груди сверкали ожерелье из разноцветных драгоценных камней и золотая подвеска с изображением крылатого солнца. На голове был обычный для египетского воина чёрный короткий парик. Оружие властелина — почти двухметровый сложносоставной лук, тетиву которого мог натянуть, пожалуй, только его хозяин, секиру, страшный меч-секач[56], напоминающий по форме огромный серп, а также позолоченные шлем и панцирь[57] несли сзади оруженосцы. Весь царский арсенал был изготовлен из редчайшего для того времени материала: закалённого почти до твёрдости стали железа, пластины которого с трудом через тайных посредников вывозили из гор Анатолии, где в то время кузнецы-хетты, единственные в древнем мире, обладали тайной изготовления бесценного металла.

Босыми ногами фараон чувствовал влажную прохладу рыжей каменистой земли, политой ночным дождём. Неестественно вывернутые ветви и стволы деревьев серо-грифельного цвета, опушённые негустой бледно-зелёной листвой, были обильно покрыты росой и блестели в первых солнечных лучах, как лакированные. По роще бродило стадо бело-серых коз, которые неторопливо хрустели свежей весенней травкой. Перед царём Египта простёрлись ниц, только его увидев, трое пастухов. Это были новобранцы, которых их командир приставил к стаду, брошенному местными жителями, укрывающимися за стенами города.

— Что это? — возмущённо воскликнул Рамсес, узнав по набедренным повязкам и чёрным парикам своих воинов. — Вот-вот начнётся штурм. У нас каждый воин на счету, мы вынуждены за золото нанимать даже чужеземцев с далёких островов, а тут три здоровых парня коз пасут!

— Прикажешь, о повелитель, посадить их на кол? — деловито спросил начальник конвоя его величества, огромный детина, свирепо пыхтевший плоским широким носом. Нос выдавал его родство с негритянской расой, хотя цвет кожи был вполне египетский — красновато-жёлтый.

Один из распростёртых на животах у ног фараона новобранцев испуганно охнул. Это был медник Пахар. Его приятели Бухафу и Хеви лежали молча и даже не вздрогнули, когда услышали столь суровый приговор.

— Была бы твоя воля, Семди, ты половину бы войска пересажал на кол, — усмехнулся фараон. — А кто тогда воевать будет?