Ранчо «Неизвестность» (ЛП)

Когда я закончил читать и поднял глаза, мне показалось, что все вокруг стало другим. Я спрятал письмо в карман, но оно лежало там каменной тяжестью, и что бы я ни делал, конверт будто жег мне кожу через штаны. Я продолжил начатую работу, потому что должен был приготовить праздничный ужин - ведь на меня рассчитывали. Но руки тряслись.

Как у отца, что страдал болезнью Паркинсона. Как у больной артритом мамы, что упорно вязала чепчики для внучек, которых ей не суждено иметь.

Десять минут назад все было хорошо и вдруг пошло наперекосяк. Мне еще никогда в жизни так не хотелось бежать, только вот чертовщина – бежать-то некуда. Мои демоны засели в моей собственной голове. Дом — Бил просил меня вернуться домой. С одной стороны, меня тянуло сесть за руль и укатить прямо сейчас. Ехать ночь напролет, чтобы поскорее оказаться на месте. Брат попросил, и в груди заныло так сильно, что приходилось каждые пять минут отдыхать, роняя голову на столешницу, чтобы собраться с силами и дальше держаться на ногах. Но как бы ни было больно узнать обо всех постигших нашу семью несчастьях, которые тронули меня гораздо больше, чем я думал, и невзирая на слезные призывы Билла, над письмом точно витала темная тень. Надеюсь, ты излечился. Надеюсь, что ты отвернулся от ошибочного сексуального выбора.

Особенно удручало то, что хоть я и стремился броситься на зов, эта тень поселила во мне сомнение. Побуждала не слушать брата. И я понемногу отрезвел. Ну что он за козел, раз так играет на моих братских чувствах, не забывая задеть самолюбие? Мое самолюбие уже достаточно пострадало. Я осознавал, что чем больше буду мучиться, тем меньше вероятность, что когда-нибудь вернусь.

У меня все начало буквально из рук валиться. Я намеревался подготовить нужные продукты заранее, ополоснуть и замочить индейку в рассоле, как указано в рецепте, который мы с Хейли нашли в интернете. Теперь же с трудом различал, где право, где лево. Бежать. Будь оно все проклято! Мне словно нож в сердце вонзили. Надо бежать. Но я не мог. Не мог вернуться домой. Не мог бежать. Не мог готовить. Я стоял и истекал призрачной кровью, не в состоянии даже умереть.

Окончательно доконала меня кастрюля. Трэвис специально для индейки купил огромную пузатую кастрюлю, и когда я попытался поставить ее в раковину, та выскользнула и упала на пол. Раздался страшный грохот. Припоминаю, как наклонился за ней, подобрал и увидел на новеньком блестящем боку вмятину. Эта вещь стоила пятьдесят чертовых долларов, а теперь она испорчена. Дальше все смутно. Трэвис говорит, когда он пришел на шум, я, заунывно подвывая, молотил дном злосчастной кастрюли о кафель, словно желал разломать ее напополам – насилу удалось отобрать. До сих пор за себя неловко. Но я помню только ощущения – словно изнутри и снаружи меня снедает мерзкая гниль. Как короста, что покрывает дно давно немытой кормушки для лошадей. Я так себя и чувствовал – телом и душой. Я хотел умереть, правда хотел. Не будь никого рядом, вполне возможно, что все кончилось бы очень плохо.

Трэвис, забрав кастрюлю, отвел меня к столу и усадил на стул. Он собрался звонить врачу, но я обрушил на него поток клятвенных заверений, что не надо никакого врача. Лавинг орал, вопрошая, что, черт возьми, происходит - он чуть от страха в штаны не наложил, и если я немедленно не угомонюсь, вызовет или скорую, или полицию. На мое усмотрение.

Ну, мне совсем не хотелось иметь дело ни с больницей, ни с тюрьмой - то и другое наводило на меня панический ужас. Вот я и притих. Разумеется, это не избавило от дальнейших расспросов. И как, дьявол подери, выкручиваться? Что сказать? Ничего? Но он же не оставит в покое.

Это было самым сложным решением в моей жизни, но я вынул письмо Билла из кармана и отдал Трэвису.

Если раньше мне казалось, что я гнию заживо, то сейчас, пока он читал, стало еще хуже. Боже. Я порывался вскочить и начать суетиться по кухне - сварить кофе, заняться чем угодно, только бы не бездействовать, - однако когда я попытался встать, он поймал меня за руку, не дав подняться со стула. Поневоле пришлось оставаться на месте. Я следил, как Трэвис пробегает глазами страницу, и гадал, что скрывается за непроницаемым выражением его лица. Но мое нервозное состояние мешало хоть что-то заметить. Противный голос в голове злорадно нашептывал, что Лавинг непременно возненавидит меня, выставит с ранчо взашей. Сочтет настоящим уродом, спросит, о чем я думал моей дурьей башкой, когда бросал семью, поинтересуется, почему я еще здесь, а не мчусь домой на всех парах. И придется ответить, что я не предполагал…

Тут у меня в глазах потемнело, и следующее, что я помню – это как Трэвис трясет меня и кричит благим матом. Только он не злился. Просто до смерти перепугался - вроде, я на несколько минут перестал дышать и потерял сознание.