Ранчо у моста Лиан

И вот, чтобы привлечь их поближе к ранчо и заставить оберегать спокойствие двух женщин, а в случае надобности стать их защитниками, дон Рафаэль придумал весьма простое и вместе с тем довольно остроумное средство. Он обратился к доброму чувству и одновременно к их материальным интересам. Все это были люди бедные. Он приказал построить для них за свой счет, для каждой отдельной семьи, по прочной маленькой хижине, достаточно вместительной, впрочем, чтобы приютить целую семью; обставить эти домики всякой необходимой мебелью, снабдить простой утварью и дав ко всему этому в придачу провианту на целые полгода, подарив в вечное потомственное владение каждому по такому домику со всеми его принадлежностями. К этому крупному дару он добавил еще полное вооружение для мужчин, а именно: дал каждому из них по ружью и по бочонку пороха, по двадцать фунтов свинцу, по здоровому топору, по мачете и доброму ножу.

За все эти блага молодой человек поставил единственным условием, чтобы эти люди обязались честным словом всегда охранять и, в случае надобности, защищать донну Бениту и донну Ассунту от всякого рода опасности и нападения.

Все с радостью согласились на это условие тем более, что большинство из них были люди семейные, сами имели жен и дочерей, и понимали положение беззащитных женщин. Кроме того, все они знавали дона Сальватора и не раз охотились и провозили контрабанду вместе с ним, а потому, чтя его память и будучи благодарны ему за его справедливые дележки барышей в общем деле, люди эти были очень рады служить и быть полезными его семье, тем более, что вместе с этим представлялся случай выбиться из нужды, с которой им до того времени приходилось постоянно бороться.

Эта затея стоила молодому владельцу ранчо около двух тысяч пиастров, что составляло до десяти тысяч франков, но он ни сколько не жалел об этих деньгах, зная, что этим обеспечивает безопасность двух самых дорогих ему существ.

Эти новые жители полянки приветствовали приезжих с величайшей радостью и уверяли их в искренности своих чувств. Донна Бенита и Ассунта знали их почти всех в лицо, и потому им было особенно приятно вновь увидеть их. Затем всякий из них вернулся к своим занятиям.

Дойдя до входа, донна Бенита с радостью заметила, что здесь их ожидал пеон, который находился при них в городе.

Согласно распоряжению дона Рафаэля, слуги выехали в след за своими господами и, избрав кратчайший путь, успели прибыть в ранчо настолько раньше хозяев, что имели возможность приготовить здесь завтрак и устроить все необходимое.

— Прежде всего, пойдемте навестить того, кого нет с нами! — грустно сказала донна Бенита, переступив порог дома.

— Пойдемте, матушка! — сказал дон Рафаэль.

Он провел дам через ранчо и отворил дверь, ведущую в тенистую и густолиственную, как самый лес, уерту; избрав извилистую дорожку, дон Рафаэль остановился среди густой группы деревьев, образовавших маленькую тенистую рощицу, обведенную кругом зеленой дерновой скамьей; в центре лежала мраморная плита, на которой было вырезано имя покойного ранчеро.

Все четверо умиленно опустились на колени и долго молились над этой могилой.

— Я часто буду приходить сюда! — растроганным голосом сказала донна Бенита.

— Как видите, все здесь приспособлено так, чтобы это место могло стать местом уединения, излюбленным уголком! — заметил улыбаясь дон Рафаэль и при этом обратил внимание вдовы на два кресла-качалки, несколько стульев, столик с гамаком, подвешенный тут же, вблизи дорогой могилы.

— Сын мой, дорогой Рафаэль! — воскликнула растроганная женщина, сжимая его руку в своих, — право, вы мне даете слишком много радости. Я не знаю даже, как благодарить вас за все это?!

— Дорогая матушка, — сказал дон Рафаэль, взяв руку брата и крепко сжимая ее в своей, — нас двое, и мы оба не имеем другого желания, как только угодить вам и видеть вас счастливою — и чтобы исполнить эту приятную для нас обязанность, мы и обдумывали и решали все вместе, что один из нас находил в своем сердце, то осуществлял и приводил в исполнение другой.

— Дорогой Лоп, — любовно проговорила донна Бенита, — вы знаете, что я люблю вас обоих одинаково, и что оба вы равно дороги моему сердцу, в душе я отдаю вам обоим полную справедливость, но если чаще обращаюсь с своей речью к Рафаэлю, который старше вас — то это еще вовсе не значит, что я думала и говорила о нем одном — нет, обращаясь к нему, я обращаюсь в равной мере к обоим вам, а потому не обижайтесь на меня, дорогой мой Лоп, если я в разговоре чаще произношу его имя, чем твое — это не более, как наружное ничего не значащие различие, но в душе я не делаю между вами никакого различия, верьте мне!

— Я это знаю, матушка, и от всей души благодарю вас, я слишком люблю брата, чтобы в чем либо завидовать ему. Я люблю все то, что любит он и всех тех, кто любит его, — добавил Лоп, улыбаясь, — но как младший, я знаю и постоянно помню, что мое чувство всегда должно уступать первый шаг его чувству; нас ничто не может разлучить или рассорить; в этом я клянусь над могилой моего дорогого отца.