Рандеву

Шарю в темноте руками, кончиками пальцев скребу по стене. Думаю об Эрике, об Изабелле, о Бастиане.

Не надо думать о них. Не надо.

Как они там, спят ли? А что Эрик сказал детям?

Прекрати!

Складываю руки под головой и закрываю глаза. Пытаюсь представить, что я не здесь, а у озера. Если очень постараться, может быть, удастся почувствовать солнце, согревающее кожу, ветер в волосах, услышать крики ласточек и кваканье лягушек, шорох травы…

Не получается.

Неподвижный взгляд улавливает контуры камеры, в которой я заперта. Я не хочу быть здесь. Я хочу сама выбирать, что мне делать: включать и выключать свет, слушать музыку, смотреть телевизор, листать книгу, идти на улицу, делать покупки, читать вслух Бастиану и Изабелле. Хочу быть свободной. Я была свободна, но не сознавала этого. Понимание пришло только теперь, когда я действительно в заключении: прутья клетки, в которой я жила, стены вокруг моего брака, границы моих действий — их определила вовсе не моя мать. И не Эрик.

Все сделала я сама.

Я не просто позволила этому случиться; каждому, кто хотел возвести эти преграды, я послушно подавала камни и точно показывала, где должны встать ограничивающие меня стены.

Но это не были настоящие стены, как здесь. Они существовали только в моем сознании.

19

Дом Петера и Клаудии, как и наш, был расположен далеко в стороне от проезжей дороги. Длинный въезд поднимался, извиваясь между старыми каштанами, и заканчивался большой круглой площадкой с фонтаном посередине. Этот загородный дом был больше похож на маленький замок. Две темные башни резко выделялись на фоне яркого синего неба, на котором вырисовывались широкие оранжевые полосы заходящего солнца. Из окон с частыми переплетами на дорожку лился мягкий теплый свет. На большей части автомобилей, припаркованных возле дома, были французские номера.

Бастиан и Изабелла расшалились. Они чуть ли не кувыркались друг через друга, выскакивая из машины. По случаю праздника я нарядила детей: на Изабелле было розовое платьице из хлопка, в белокурых волосах — белая лента, а на Бастиане — штанишки ниже колен и белая рубашка, пробор в его волосах держался с помощью геля. Из дома доносились приглушенная музыка — Give me the Night, Джорджа Бенсона[32] — и гул голосов.

— У нас тоже так будет, — сказал Эрик.

Одетый в темно-синий костюм, он шел рядом со мной, одобрительно разглядывая дом.

— Потерпи еще немного. Заживем и мы припеваючи!

— А здесь и правда будут голландские дети? — спросила Изабелла.

Она вприпрыжку бежала рядом со мной по бежевому гравию к двустворчатой входной двери.

— Да, — ответила я и крепко взяла дочь за руку. — Так сказал Петер. У него есть комната с телевизором и всякие лакомства специально для вас.

При входе я высматривала Мишеля. Прошедшая неделя была пасмурной, мрачной, беспокойной и пустой, и не только из-за погоды. Я надеялась, что он здесь, а если это так, то мы, наверное, сможем минуточку поговорить, у меня будет возможность побыть с ним рядом. Уж если не получится, мы в любом случае обменяемся понимающими взглядами, и это меня успокоит.

Множество людей в теплом желтоватом свете — нарядные (сверкают драгоценности!), старые, молодые, шепчущиеся и смеющиеся, блондины и брюнеты. Но Мишеля в этой толпе видно не было.

— Клаудиа, смотри, Симона и Эрик!

Широко улыбаясь, к нам шел Петер. На нем была рубашка в синюю и белую полоску, расстегнутая у ворота. Его рыжеволосая коротко остриженная жена, крепко сбитая и излучающая энергию, протянула мне руку. Одета она была в белый костюм с черным кантом — похоже, от Шанель.

Краешком глаза я увидела, как Петер ласково погладил Бастиана по голове своими грубыми ручищами и испортил безукоризненный косой пробор моего сына.

— Сначала я помогу тебе устроить детей, — сказала Клаудиа.

Она протянула руку Изабелле, и та робко подала свою.

— Пойдем.

Мы последовали за хозяйкой. Ее старинный дом был прекрасен — стены из валунов, много грубой штукатурки и темного дерева, роскошные каменные арки. Я улавливала обрывки разговоров, которые велись по-французски, по-голландски, по-фламандски, по-английски и по-немецки. Оркестр звучал на весь дом. Еще не увидев, где располагаются музыканты, я поняла, что это мастера диско-музыки семидесятых годов. У певца был чудесный голос. Во всех комнатах царила приподнятая атмосфера.

Мишеля нигде не было.

— Прошу сюда, — Клаудиа открыла тяжелую дубовую дверь. — Наша телевизионная комната. Петер проводит здесь немало времени, он помешан на старых фильмах.

Это было роскошное помещение с дубовыми полами и двумя большими черными кожаными диванами. На стенах — картины с изображениями лошадей. В комнате было пятеро детей в возрасте от четырех до десяти лет. Четверо расположились на диване, а один улегся на ковре перед телевизором. Все с любопытством воззрились на нас. Изабелла и Бастиан замерли на пороге, слушая наставления Клаудии.

— Папа и мама будут с взрослыми гостями. Мы все в доме.

Я слегка подтолкнула своих детей вперед.

— Ну как вам здесь? Нравится? Остаетесь?