Ранее известная как Америка

– Тим. – Я попытался позвать его, но голос меня не слушался. – Тим. – Хоть я и ковылял, почти согнувшись пополам от усилий, требовавшихся, чтобы волочить Рамми, вскоре я его догнал. Он еле держался на ногах. Когда я приблизился, он рухнул на колени. – Нам нужно спешить. Восходит солнце. Нам нужно найти укрытие.

Он покачал своей большой головой.

– Здесь негде укрыться, Траки, – ответил он.

Он был прав. Впереди нас не было ничего, только ржавые силуэты далеких горных хребтов, еще больше пыльной дороги, еще больше пустынных растений, пробивающихся сквозь иссохшую почву.

– Так или иначе, нам нужно идти. – Я чувствовал себя так, будто в моей голове было полно мух и все они приглушенно гудели, привлеченные одной и той же мыслью: ставь одну ногу перед другой, просто продолжай идти.

– Ты иди, – сказал он. Когда он дышал, вырывались короткие всхрапы, напоминавшие выходящий из забитого плесенью генератора воздух. – Я догоню тебя позже.

Если бы я мог соображать, то понял бы, что он лжет.

– Я пойду помедленней, – ответил я, как будто был другой вариант. Я погладил его по большой голове, мокрой от пота. – Я найду, где нам переночевать.

– Возьми это. – Он попытался поделиться со мной последними запасами еды, которые у нас остались, третьей пачкой «Синглс™», и в глубине кипящего супа своего разума я понял, что он делает. Я почти что взял ее.

Почти.

Но, если честно, мне так хотелось пить, что я не мог даже глотать.

– Поторопись, – сказал я, и он снова кивнул.

Я оставил его на дороге, стоящим на коленях. Моя спина ныла под тяжестью Рамми, хотя она весила не больше сорока фунтов. У меня даже не было сил обернуться, когда я услышал глухой удар, как будто на землю повалилась пальма, и понял, что Малыш Тим упал.

* * *

Я не помню, как взошло солнце, помню лишь красный мир такого цвета, какой бывает, если смотреть через сомкнутые веки. Лишь кровавый мир, вывернутый наизнанку, со всеми его обнаженными внутренностями.

Я не помню, где оставил Рамми. Буквально только что я волочил ее, а потом перестал и, решив, что она ушла прочь, двинулся через пустыню, думая, что зову ее, однако я не слышал ничего, кроме давления всей этой жары, как будто вокруг меня сомкнулись чьи-то челюсти. На горизонте виднелась вода, большое озеро воды; я направился к нему, но оно все удалялось и удалялось, и всякий раз, когда я тянулся за миражом, он рассеивался. К тому времени, когда я понял, что сошел с дороги, я уже не видел ее позади себя и не знал, откуда пришел.

И все же это озеро, огромное озеро с тенистыми деревьями и родниковой водой, было слишком далеко, чтобы я мог до него добраться. Я глотал пыль. Мимо моих глаз пробежал паук, и только тогда я заметил, что лежу на земле.

Земля задрожала. Я услышал шелест колес и какое-то движение; в небо взлетали опилки, как будто их подбрасывало гигантское чудовище. Меня звали чьи-то голоса. Надо мной склонилась Эвалин, а затем моя мать, и она меня убаюкала.

ИНТЕРМЕДИЯ:

КРАТКИЙ ПАНЕГИРИК

Через три дня после того, как наземная бригада соскребла тело моей мамы с бетона, уложила ее в гроб из гофрированного картона и отвезла на участок № 2882, я получил повестку из Кадровой службы.

Было очень холодно, и пепел от лесных пожаров, бушевавших в БХИ Тех, был похож на снег. Мои ресницы примерзали друг к другу из-за слез, которые обжигали мне глаза, застывая прежде, чем успевали упасть. Я помню пиксельно-четкий силуэт ракеты над Пригорком. Я представил, как лечу на ней верхом, оставляя за собой хвост межзвездной пыли.

Среди хаотического нагромождения бежевых помещений, устланных коврами и отведенных под корпоративное регулирование, я встретил типичную крысу из КС: лет тридцати пяти, бледного вида, дряблую, напоминавшую буханку обогащенного витаминами Хлеба Кранч. Судя по бейджику, ее звали «Мелисса!». Не «Мелисса», а «Мелисса!».

Когда Мелисса! встала, чтобы выразить мне соболезнования, я увидел кобуру пистолета у нее на поясе, открывавшую дряблый живот. Это сильно меня задело: органы ее тела под этим животом все еще работали, а мамины – уже нет.

– Траки Уоллес, – произнесла она. Идиоты из Кадровой службы всегда принципиально использовали наши полные имена, как будто, не называя нас по идентификационному номеру, они делали нам большое одолжение. Это была одна из их странных уловок. – Я сожалею о том, что случилось с твоей матерью.

– Спасибо, – сказал я. Кадровая служба вызывала у меня мурашки: разреженный холодный воздух, запах лекарств, ковры, поглощающие звуки, окна, выходящие на изрыгающую газы мусоросжигательную печь и тысячи рядов мертвых крошек, а за ними – река Техниколор с ее химическим блеском.

– Давай, присаживайся, – сказала она. Еще одна уловка Кадровой службы. Стул, придвинутый к ее столу, выглядел так, словно его украли из детского сада. Сев на него, я бы оказался лицом к лицу с помещенным в рамку дипломом Мелиссы! в благодарность за десять лет службы в Корпорации, и миниатюрным табельным пистолетом фирмы «Глок», гладким и короткоствольным.