Ранее известная как Америка

Я попытался встать, и в глазах у меня потемнело. Я придвинулся поближе к Барнаби и присел на корточки, так что мы оказались совсем близко. От него веяло унынием. Он словно бы источал слезы всей своей кожей.

– Эй. Это был просто кошмар. Слышишь? Просто дурной сон.

Казалось, он меня не слышал.

– Однажды утром его нашли в клетке. Ему удалось достать полиэтильный буритан…

– Я знаю, Барнаби. Ты мне это рассказывал.

– Яд. Вот что это такое. Яд. Его бил озноб, несмотря на жару. Это моя вина. Мне не следовало рождаться на свет…

– Тссс, Барнаби. Все в порядке. Все будет хорошо. – А что еще я мог сказать? Солнце, проникавшее сквозь щели в досках, просеивало пылинки сквозь слои смертоносного золота.

– Он меня ненавидел. – Его глаза вдруг встретились с моими, и он издал короткое мычание. – Ты ведь тоже меня ненавидишь. Я это знаю. О, я тебя не виню. – Он совсем расклеился. Он издал тихое мычание, напоминающее смех. – Ты ведь тоже меня возненавидел? Я отвратителен. Я ошибка. Цирковой уродец. Мне не место среди животных. Мне не место среди людей. Для меня нигде нет места. Я уже должен был умереть. – Он снова заплакал. Все его тело напряглось и начало дрожать.

Я ни разу не задумывался о том, какой дерьмовой была жизнь Барнаби: по воле случая родился в неволе, стал жертвой хирургического эксперимента, так и не сумел завести себе друзей. Провел последующие годы в одиночестве. Затравленный и презираемый, он укрывался в заброшенном здании библиотеки в компании заплесневелых книг. Я был почти рад, что мы никогда не доберемся до Сан-Франциско. Я был рад, что мне никогда не придется признать, что я солгал, рад, что его череп никогда не встретится со скальпелем Коуэлла и что он никогда не узнает, что я веду его туда на верную смерть.

– Эй. – Я протянул руку, чтобы погладить его по голове. Его шерсть была липкой от пота, но я не отстранился. Я просто был там, нежно поглаживая шерсть между его ушами. – Ты один из нас, – сказал я.

Он вытер сопли о переднюю ногу.

– Ты это не всерьез, – сказал он после паузы.

– Конечно, всерьез, – ответил я. И я действительно так считал.

С минуту мы сидели молча.

– Я должен тебе кое-что сказать.

– В чем дело? – спросил я.

Он отвел взгляд и провел губами по длинным зубам.

– В тот день, когда мы с твоим другом, Билли Лу Роупсом… – Казалось, что впервые в жизни это не он жевал слова, а с точностью до наоборот. – Знаешь, я ведь тогда хотел умереть. Правда хотел.

– Знаю, – сказал я. – Ты сам мне рассказывал.

– Просто послушай. – И тут он замолчал. Я сидел и ждал, слыша повсюду шумное движение насекомых: мотыльки размером с кулак сталкивались с опрокинутыми металлическими полками, а на стенах ползали муравьи величиной с мизинец. Должно быть, мы были единственными живыми существами крупнее водяных клопов в целом мире.

Наконец он снова заговорил, теперь уже шепотом.

– Я помню, как он поднял меня, и я ощутил долгое падение, болезненный перелом и последовавшее за этим умиротворение. – Его сотрясла дрожь, от носа до хвоста, казалось, что ток пробежал по всему его телу. – Но в последнюю секунду мне не хотелось умирать. Я бы не вынес смерти. Я бы все отдал, чтобы жить. Я бы стал умолять. Видишь ли, я был слишком напуган.

Он закрыл глаза и снова задрожал.

– Нет ничего дурного в желании жить, Барнаби, – сказал ему я.

Он покачал головой.

– Я трус.

– Вовсе нет, – ответил я. – К тому же нет ничего дурного в том, чтобы бояться. Порой мы все чего-то страшимся. Мне самому частенько бывает страшно.

– Хоть раз, – произнес он с грустной улыбкой, – хотел бы я хоть раз в жизни совершить храбрый поступок.

Я снова положил руку ему на голову.

– Еще успеешь, – ответил я, а что еще я мог сказать? Мы все даем обещания себе и друг другу, особенно когда наши обещания – ложь. – Еще успеешь.

* * *

Мы здесь поджаримся, и мы все это знали. Мы умрем здесь, в Пыльном Котле, ранее известном как Аризона. На многие мили вокруг раскинулся белый, как кость, мир; лишь ветер свистел в этой пустоте.

Мы пробирались через воронки от бомб и осматривали торговые центры, превращенные в руины при помощи СВУ[124]. Опрокинутые цистерны с водой казались разбитыми яйцами, валяющимися в пыли. Старые танки Техасского ополчения до сих пор ржавели от непогоды, а окна уцелевших ночлежек закрывали доски от ящиков с гуманитарной помощью из Халлоран-Чьянга, покрытые десятилетним слоем темно-бордовой пыли, которая покрывала все вокруг. На горизонте виднелись развалины палаточных городков. На растрескавшихся лентах шоссе стояли автомобили с запыленными двигателями и резиновыми покрышками, уже давно прилипшими к асфальту: памятники последнему, отчаянному, исходу.

При случае я сбегал на Дорогу из желтого кирпича, всего на пару минут за раз, пытаясь выжать из своего аккумулятора все до последней капли. Я стоял перед симуляцией фонтанов, погружая руку в зернистую от пикселей воду. Или же прогуливался по затененным виртуальным залам, воображая, что мне по силам оставить свое настоящее тело позади, отбросить его, точно старую шкурку.