Ранее известная как Америка

Земля ушла из-под ног, и через секунду я едва не упал: я думал, что мы взлетим прямо через крышу и выйдем в космос, как некогда астронавты, устремляющиеся на орбиту. Вдруг я окажусь на Марсе и найду команду давно потерянной Миссии «Перезагрузка», вовсе не мертвой, а блаженно курящей лунную пыль и устраивающей танцевальные вечеринки при гравитации в 0.38 от земной.

Почему бы и нет? Если бы я добрался до Марса, я бы тоже не стал ничего о себе сообщать.

Жестяной, новонью-йоркский голос объявил мансардный этаж, и я вышел в приемную: гигантские окна, много солнечного света, клевые кресла, тихие отрыжки и хихиканье мраморного фонтана. Должно быть, поток воды фильтровался дюжину раз: привычный запах серы, который исходил от реки, совсем не ощущался.

Секретарша, вышедшая меня приветствовать, была самым прекрасным человеком, которого я когда-либо видел в своей жизни. Если бы не тот факт, что она сразу же потянулась за моей рукой, я бы предположил, что она голограмма: кожа coco-leche[26], светлые волосы и густые ресницы, тело, едва прикрытое костюмом. И обнаружил, что ищу товарный знак или ВИН-номер. Я чувствовал, что ее откровенное декольте недвусмысленно намекало, куда нужно смотреть.

– Вы, должно быть, мистер Уоллес, – сказала она. Девушка вся сияла радостью при виде меня, словно я только что прибыл из далекой галактики, чтобы спасти человечество от самого себя. От нее пахло так, как не пахло ни от одного человека, которого я когда-либо знал. Даже Аннали не удавалось избавиться от вони, характерной для Пригорка: фирменного сочетания формальдегида и стекловолокна, свежака и пара от электронных сигарет, пачек дешевого кофе для кофемолок, выкуренного ознобина и муншайна. Эта женщина пахла вещами, для которых у меня даже не было имен. – Пожалуйста, следуйте за мной.

Я шел за ней по длинному коридору, а ковер мурлыкал у меня под ногами. Когда мы приблизились к кабинету Бернхема, у меня в животе что-то екнуло, причиной чему был Айсберг[27], о котором, впрочем, никто уже и не помнил. Я удивился тому, что дверь в кабинет была отмечена не голограммой, планшетом или сканером сетчатки, а старомодной латунной табличкой с именем.

Секретарша Бернхема распахнула дверь (та даже не была заперта), но как только я попытался протиснуться мимо девушки, она положила руку мне на грудь.

– Ваш визор, пожалуйста. И смартбраслет.

По крайней мере, это убило растущий стояк, подпирающий молнию моих штанов. Я никогда не снимал свой смартбраслет, кроме как для того, чтобы получить обновленную модель: находиться без него было незаконным, поскольку браслет отправлял данные о нашем местоположении обратно на сервер компании.

– Вы получите его обратно сразу после встречи, – добавила она, протягивая мне руку.

Под браслетом кожа была сморщенной и мягкой и пахла как изнанка грязных носков. Лишенный привычного ритма его сигналов, я чувствовал себя неуютно, словно мой собственный пульс пропал. Я не был рад тому, что придется отдать ей мой новый визор, но не думаю, что у меня был выбор.

– Спасибо. – Она произнесла это как приглашение; когда девушка наклонилась вперед, я на секунду подумал, не попытается ли она меня поцеловать.

Но она просто схватилась за ручку и выскользнула, захлопнув за собой дверь.

Комната была тусклой, на удивление загроможденной и совсем не похожей на печально известный Зал заседаний Совета директоров на 404-м этаже башни из слоновой кости на Новой Пятой Авеню в Кранчтауне 1, славящийся своей отделкой зубами нескольких поколений казненных клонов[28] и тщательно убираемый вручную армией корпоративных муравьев, которые ежедневно устремлялись ввысь[29], чтобы полировать, протирать, наводить лоск и снова полировать.

Тут же ковер был грязным и пах плесенью. Беспорядок старого хлама заставил меня вспомнить образы Аризоны, которые я видел после эвакуации, – множество брошенных бесполезных предметов, медленно накапливающих просеянные слои грязи.

Над массивным столом висел портрет Марка Дж. Бернхема, улыбавшегося только половиной рта; он глядел на меня так, словно нас с ним объединяла общая шутка. Секунду я стоял там, ожидая, когда картина придет в движение, прежде чем понял, что это статичная картина. В углу были установлены старомодные часы, одна из напольных моделей, снабженная маятником, который качался взад-вперед, отсчитывая минуты. Вся мебель была старой – сочетание клубной кожи и обнаженного дерева, а также бытовые принадлежности середины века, полиуретановые и пластиковые, – вещи, которые выглядели так, словно были найдены среди мусора климатическим беженцем и проданы за гроши и шесть упаковок воды.

С пристенного столика я взял фотографию Марка К. Бернхема, одетого для официального мероприятия, и попытался рассмотреть женщину позади него. Говорят, это из-за нее Марк К. Бернхем позволил всему Союзу рухнуть.