Раненый город

Логичная и понятная цепь действий и событий, от плохого к худшему. При интригах такого масштаба жизнь офицера ничего не значит. А жизнь простого Ваньки вроде меня является величиной почти отрицательной… И все же не верится. Не такой был человек комбат-два, чтобы позволить себя так легко укокошить. С другой стороны, после предполагаемого побега комбат нигде не появлялся. Это в высшей степени странно. Не в характере людей его закалки прятаться и молчать!

Костенко был известной фигурой. Слава опытного и волевого командира шла за ним из Афгана. И людей определенного склада, тех, кто ненавидел национализм и желал приложить свои силы к защите русского населения и Приднестровской Республики, тянуло к нему. Попасть в его батальон было честью, которой не все добивались. И гвардейцы смотрели на своего командира с обожанием. Его любили женщины, и он умел быть обходительным с ними. При этом, как ни странно, в своей собственной семье он был не очень счастлив. А может быть, это было вовсе не странно. Ведь Костенко был человеком дела, и его физически могло не хватать ни на что, кроме как на легкий флирт. Быть командиром Бендерского батальона и примерным семьянином? Вряд ли такое было возможно. Хороший семьянин не решился бы в такое смутное и опасное время взвалить себе на плечи батальон.

По виду и манере держать себя Юрий Александрович был умница. Лицо комбата, веселое и добродушное в кругу друзей, решительное и прямое в момент отдачи распоряжений, становилось отстраненным, неопределенно-затуманенным, когда он говорил с теми, кому не доверял. Любой человек, даже искренне сочувствующий комбату, мог натолкнуться на эту стену, если ему не удавалось расположить Костенко к себе. Тут, конечно, его могли неверно понять, комбат мог оттолкнуть от себя человека. Но стоило несколько раз встретиться с Костенко, становилось ясно: это защитная маска, которую он надевает на себя, потому что совсем не умеет лгать. Был у Костенко и третий образ — когда речь заходила о националистах — убийцах горожан и гвардейцев, и о саботажниках городской обороны. Его лицо становилось жестоким, дулом винтовки смотрели зрачки и сильнее проступали в очертаниях скул и глаз восточные черты. Он весь собирался, как хищник перед прыжком. Увидев такого Костенко, можно было и напугаться.

Его доверие к людям возникало внезапно, и не дай Бог было его потерять. Комбат мог быть невероятно обаятелен и почти в то же самое время ужасно неприятен. Но те, кто хорошо исполнял свой долг, со вторым, неприятным Костенко сталкивались редко. Ему доверили оборону Бендер, и он принял это дело всерьез. Будто это был город, в котором он с детства вырос. Словно одряхлевшая страна снова, как десять лет назад, в Афганистане, ясным и четким приказом направила его сюда. Кому-то казалась странной такая позиция офицера, которого с Приднестровьем и Бендерами ничто крепко не связывало. Ведь он был детдомовец с Дальнего Востока, и в Тирасполь приехал вслед за женой. Искали в поведении Костенко подоплеку, и не находили. Они не понимали того, что поняли мы: комбат был в полном смысле этого слова гражданином Советского Союза. Железный солдат империи, в чем-то анахронизм. Особенно с точки зрения тех, кто делал своей целью карьеру или материальное благополучие. И этими своими качествами он вполне устраивал нас.

В кругу своих, разгоряченный делом, забыв напустить туман, комбат резал правду-матку так, что любой другой на его месте побоялся бы. Ведь двусмысленностей, скользких мест в отношениях с командованием и политиками было предостаточно. Тем не менее Костенко открыто выражал свое отрицательное отношение к Кицаку еще тогда, когда мы взирали на командующего с благоговением. От наших политиков он ничего хорошего не ждал. Решительный человек, он не привык останавливаться перед трудностями и, если рядом кто-то «тормозил», комбат обкладывал его матом и взваливал чужой долг, чужую ношу на свои плечи. Был голод на людей, оружие и необходимость пользоваться услугами самых разных личностей. Костенко умел подбирать людей. Но неизбежно были ошибки, в доверие втирались негодяи и сексоты. От них второй батальон быстро избавлялся. У них были заступники, они обиженно лазили вокруг, кляузничали в Бендерский горисполком и республиканское управление обороны, распространяя ложь. Железная прямота комбата была необходима для войны, и она же сослужила ему худую службу…

Эх, я, дубина! С самого начала надо было не идти в ГОВД, а проситься к Юрию Александровичу в батальон! И такой человек погиб?! Нельзя в это верить! Увы, дальнейшая судьба комбата неизвестна…