Раннее

Дрожа по-рабски, поднимался
Я по ступеням мокрым к храму:
То, поскользнувшись, вниз срывался,
То вновь спешил, дыша устало…

Она стояла на коленях

Пред монументом и молчала,
Ладони прижимая к сердцу
И взгляд смиренно потупляя.

Я поднял взор и чуть не вскрикнул:

Раскинув пару крыл, над нами
Кружил прекрасный херувим
Без крика зев свой раскрывая,

И капли слез с ресниц срывались

И падали на пестрый мрамор…
Но кровью падший ангел плакал…

…Клонясь кудрявыми главами,

Шумели чудные деревья,
Что буруны пушистой пены,
Туман клубился под ногами.

Раздался голос скрипки юной…

Вдруг перейдя на хриплый стон,
Души моей затронув струны,
Гитары хрипу вторил он…

Прозрачный силуэт мелькнул,

Сокрытый мшистыми стволами…
Моим очам предстал Он вдруг,
Прелестный юноша… Меж нами

Лишь расстояние руки, но пропасть будто…

Я застыл и вперся удивленным взглядом
В ужасный призрак… Все меня
В его чертах напоминало.

Промолвил Он: «Я Тень твоя!»,

Сверкнув лазурными очами,
И в тот же миг возник пред нами
Скалистый берег… Волны в прах

О скалы с гулом разбивались,

И, словно демон ухмыляясь,
На них товарищ указал:

«Вглядись же в гребни сих валов:

То море слез, пролитых нами.
Как страшно слышать этот зов
И сердца крик от боли в ране!

Все, что желал, ты получал,

А молчал все эти годы…
Теперь верни, что задолжал,
Но лучшую от жизни долю!»

…Рассеялся мираж и Ада

Вдруг площадь пламя поглотило.
В огонь кипящий опускал
Архангел порванные крылья.

И Тень в его чертах узрев,

Я ниц пред ним упал… Смиренный,
Лишь наблюдал, скорбя, за тем,
Как крепко он сжимает тело.

Лишь руку протянуть посмел

Я к Ней, дотронувшись до сердца.
Надежда теплилась в душе
Моей, вдруг странно опустевшей…

Но пламя жгучее меня

Уж поглотить готово было,
Как вдруг Марго, любовь моя,
Очнувшися, заговорила:

«Не тронь его, оставь в живых!

Пусть будет кровь горячей в жилах
Того, о чьем спасении я,
Склонившись пред Тобой, молила…»

Проза

Собака

Мы не виделись два долгих года, и теперь я стоял у дверей его кабинета, внутренне негодуя из-за того, что он решил принять меня в порядке очереди. О да, это было очень похоже на Алоиса, но… Я счел такое отношение к себе за оскорбление, и потому твердо решил высказать в лицо старого друга все, что о нем думал.

Знакомый прищур водянисто-голубых глаз и белые, как солома, волосы контрастировали со смуглой кожей и большим, с горбинкой, носом – но, Боже, столько всего родного было в этих чертах! Маленькая французская речушка, влившись в бурлящий поток чистой немецкой крови, наградила моего товарища весьма необычной внешностью, в то время как чисто германские педантизм и хладнокровие полностью вытеснили присущую галлам горячность. Думаю, лишь потому мой добрый друг даже не поднялся из кресла, когда я, едва сдерживая нахлынувшие чувства, почти вбежал в комнату.

Удостоив меня сдержанным рукопожатием, Алоис знаком приказал сесть и вперился в мою переносицу тяжелым взором.

– Вы, милый друг, должно быть, понимаете, что за все эти годы разлуки мы оба изменились. Да, я уже не тот мальчик, которого Вы помните, да и Вы, я смотрю, не помолодели, – произнес он, рассматривая корешки книг, и добавил с особым нажимом, – Тем не менее, я очень рад Вас видеть сейчас, перед самым отъездом.