Раннее государство в Древнем Египте

В целом пирамиды и их руины, за известной ограниченностью прочего археологического материала, служили специалистам едва ли не главными ориентирами при реконструкции — в частности, исторической периодизации — социально-политического процесса в древнейшем Египте. Так, например, именно ступенчатая пирамида Джосера навела исследователей на мысль о наступлении с восшествием на престол этого фараона особой — староцарской эпохи, существенно продвинутой по сравнению с архаикой в направлении повышения уровня самоорганизации населения египетской долины Нила [Gardiner 1961]. Приобщение египтологов к социально-политической антропологии (надо сказать, довольно робкое) [Janssen 1978] ситуацию качественно не изменило, так что классические тезисы о возведении первой пирамиды как некоем революционном рубеже в развитии фараоновской цивилизации и не иначе как деспотической природе государственной власти, столь преуспевшей на архитектурно-техническом поприще, по сей день не сходят со страниц монографий и учебников. И хотя, вместе с тем, предание о рабском или близком таковому характере труда египтян — строителей пирамид [Геродот, II, 124] уже давно не пользуется широким признанием научных кругов, альтернативной модели взаимоотношения общества и государства в староцарском Египте, в которую бы органично укладывался феномен массовой и притом ненасильственной мобилизации трудового населения страны на строительные и другие царские работы, пока не выдвигалось.

Существующие представления о политической организации архаического и протодинастического Египта еще более туманны — а проще говоря, о ней, в силу отсутствия подобающих источников, не известно практически ничего, и даже сегодня вряд ли кто-то рискнет уверенно судить о том, какие социальные структуры — чифдомы, племена, линиджи лежали в ее основе. Подобное неведение, однако, не отпугивает исследователей от теоретической разработки проблемы раннеегипетского политогенеза [Дьяконов 1997а] — как когда-то оно не удержало их от ответственнейшего вывода, что объединение Египта в целостное государство началось задолго до воцарения первых династических правителей [Kaiser 1961]. Отметим, что такой радикальный вывод нам и теперь кажется не в меру поспешным, потенциально же — куда менее плодотворным, чем, допустим, постулат о влиянии на процессы сборки египетского Раннего царства междоусобных войн, неизбежных в узкой долине Нила [Дьяконов, Якобсон 1982], — хотя последний так же трудно отнести к разряду фундаментальных открытий.

Априорность положения об объединительных общественно-политических тенденциях в додинастическом Египте, в свою очередь, колеблет почву под гипотезой о формировании "территориальных царств" Долины и Дельты [ср.: Trigger et ai 1983], с противостоянием которых связывали заключительный этап объединения страны и истоки "дуализма" в ее государственной символике, административном делении и т. п. Что касается попыток дополнительно представить это противостояние как конфликт между бродячими скотоводами Верховья и оседлыми земледельцами Низовья, то они уже давно подверглись критике, апеллировавшей к весомым контраргументам [Atzler 1972]: например, символическое изображение номов додинастической центральной Дельты в виде быков или коров [Тураев 1922] и, тем более, свидетельство булавы царя 0-й династии Нармера об угоне из Нижнего Египта якобы почти двух миллионов (?!) голов рогатого скота [Quibell 1900] плохо согласуются с утверждением о преимущественно земледельческой ориентации здешнего древнейшего производящего хозяйства.