Раннее, раннее утро

Почти в то же время мотоциклист схватил Васа. Это был коренастый, плечистый механик, ростом пониже Васа, в замусоленном комбинезоне и черных кожаных перчатках. Чтобы поравняться с беглецом, он подъехал к тротуару и бросил рукоятку газа. Мотор на малых оборотах стал задыхаться, хлопки в глушителе перебивали его окрики: «Стой!.. Стой, гад!..» Но парень продолжал бежать без оглядки, даже не догадываясь свернуть в первый попавшийся двор. Вдруг из одного подъезда вышел какой-то толстяк с забинтованной ногой, обутой в войлочную домашнюю туфлю, и замер от неожиданности. Вас мог бы пробежать мимо, но, испугавшись, бросился поперек улицы. Мотоциклист настиг его на середине мостовой и, ударив передним колесом, нажал на тормоза. Вас упал как подкошенный; мотор заглох. Когда человек с забинтованной ногой робко и нерешительно подошел ближе, он увидел растерянного молодого механика, который пытался поставить мотоцикл, и мальчишку, который вопил во весь голос и отчаянно колотил ногами по мостовой.

Последним поймали Евгения. Сидящие на скамейке мужчина и девушка услышали крики. Мужчина встал и, притаившись в тени трансформаторной будки, спокойно подкараулил беглеца. Евгений заметил его в последний момент, сумел все же вырваться из цепких рук, схвативших его за отворот пальто, и снова помчался по бульвару. Но погоня продолжалась недолго. Мужчина оказался проворнее и, догнав парня, дал ему подножку. Евгений с маху растянулся на плитах тротуара. Он тотчас снова вскочил, из носа его струилась кровь и вид был такой разъяренный, что мужчина на мгновение растерялся. Воспользовавшись этим, Евгений с кулаками набросился на своего преследователя. Но преимущество недолго было на его стороне. Драку прикончил запыхавшийся милиционер, подбежавший к месту происшествия.

Он и отвел всех троих ребят в отделение милиции.

3

Все было на своих местах — и люди, и столовые приборы, — только стул Вили пустовал. Семья обедала. В этом доме всегда обедали молча, но на этот раз не слышалось даже звона посуды. Не проронила ни слова и обычно говорливая женщина в черном, сновавшая между гостиной и кухней. В гостиной она горестно молчала, а придя на кухню, утирала ладонью слезы, сердито поджав сухие мужские губы с торчащими над ними побелевшими усиками. «Так и бывает, — думала она, — когда оставляют ребенка одного. Зачем им обоим на работу ходить — или денег им мало?»

Но, вернувшись в гостиную, она снова оттаивала. Много лет она работала на эту семью, сроднилась со всеми и теперь жалела их всей душой. Но сегодня она не знала, кого жалеть больше. Наверное, мать, которая едва коснулась еды. А может быть, отца, который как-то сразу осунулся и постарел. И все-таки, — думала она, — этот большой, спокойный, уверенный в себе человек держит себя в руках. Придя домой, он ни разу не повысил голоса, никому не сделал ни одного замечания. Он вообще никогда не повышал голоса, но его спокойный, холодный взгляд иногда давил сильнее самых веских слов. С его приходом в доме воцарялась тишина, мальчик сразу же переставал играть на скрипке. Старухе это нравилось. Она не выносила родителей, которые сюсюкают с детьми и осыпают их поцелуями. Отец есть отец, если домочадцы хоть немного не побаиваются его, все может пойти к чертям. До сих пор она думала именно так, не сомневаясь в своей правоте.

За столом одна только Сашка ела, как всегда, с аппетитом. Ей было стыдно, но она не могла справиться с собой. Да еще, как назло, утром она, торопясь в университет, не успела позавтракать. Просить денег у отца Сашка не посмела, а к мачехе никогда не обращалась. Вот и пришлось весь день просидеть натощак — из-за Вили, конечно, из-за кого ж еще.

Она его не жалела. В тот день ей искренне хотелось испытать к нему любовь и жалость, но ничего не получалось. Она злилась на свой дурной характер, но, вместо горечи, ощущала смутное удовлетворение. Они любили его больше — она чувствовала это всей душой, хотя они как будто ничем этого не выдавали. Ольгу можно было понять, она мачеха, но отец? Кроме отца, у нее никого нет, брат и то — сводный, а у Вили — и мать, и отец. Оба его любили, ни в чем не отказывали. Зачем же он пошел на это? Как бы слепы они ни были, но хоть что-то должны они понять.

В детстве Вили часто болел, и она часами дежурила у постели, держа его горячую руку. Тогда она очень любила его. И мальчик тоже ее любил. Но те, двое, испортили все. Они посадили у постели троих врачей, метались с испуганными глазами по комнатам и ежечасно гоняли старую домработницу в аптеку. А когда расхворалась она, мачеха ограничилась лишь тем, что вызвала участкового врача. Так начался разлад, и во всем был виноват он.