Раннее, раннее утро

Вечером, часов в семь, мы отправились в «Копыто» на машине Румена. Бистра сидела рядом с Руменом, а Звезда — с краю. У Звезды длинная шея, и она так неподвижно держит голову, что кажется, будто голова прикреплена у нее едва-едва — того гляди, отвалится. И лицо у нее неподвижное, зато тело необыкновенно гибкое. Вообще она симпатичная девчонка, потому что, подобно Эллочке Людоедке, признает лишь сотню слов, комбинируя из них такие нелепые сочетания, что мы всегда потешаемся от души. Уже совсем стемнело, приборная доска светилась мягким зеленым светом. По какой-то станции пел Модунио, но Румен стал крутить рукоятку настройки, пока не напал на джаз. Все молчали, кроме Владо и Жоро. Непонятно, почему именно этот щеголь утверждает, что «Тортилла Флэт» — единственная толковая книга Стейнбека. Шестицилиндровая машина легко проглатывала подъемы; слева и справа с придорожных столбиков сверкали кошачьи глаза. Мы не ехали, а летели сквозь осенний мрак по дороге, которую расстилали для нас одних лучи фар. За спиной постепенно поднималось безбрежное море земных звезд, чуть притушенных оседающим ночным туманом. Вдруг Румен резко остановил машину.

— Лисица! — прошептал он, будто зверек мог его услышать.

Обе девушки так стремительно наклонились вперед, что чуть не стукнулись головами о стекло. Действительно, то была маленькая золотистая лисичка, грациозно поднявшая правую лапку. Глаза ее светились, как электрические лампочки, магическим зеленым светом. Девушки смотрели на нее, не шевелясь, затаив дыхание.

— Убежала! — промолвила наконец Бистра огорченным голосом.

Теперь машина, казалось, летела напрямик к вершинам гор. От мотора повеяло теплом. Если бы не отец, выдумавший свою глупую отговорку, то на месте Румена сейчас сидел бы я и Бистра была бы рядом со мной. Только бешеная езда вызывает на ее маленьком очаровательном личике выражение, похожее на покорность. Да и когда я один в машине, то испытываю почти такое же опьянение, и чем больше стрелка спидометра клонится к краю, тем сильнее растет во мне невыразимое чувство легкости.

Зал был безлюден. На пустых столиках красовались флажки, приборы, белые таблички с надписью «Занято». На эстраде прислоненный у самого края контрабас тянулся своей длинной шеей к отдельному кабинету. А там официанты расставляли приборы, вазы с цветами, и по их старательным движениям было видно, что они ждут какого-то важного гостя. Бай Стефан подошел к нашему столику и вопросительно поглядел на нас. Наш заказ рассеял его сомнения, и он отошел успокоенный.

— Ты в самом деле ухлопал старушку? — спросил Владо тоном, в котором сквозило некоторое подозрение.

— Да, — подтвердил я, — маленькую, толстую старушку.

Он хотел спросить еще что-то — наверное, куда я ее запрятал или не притянут ли их тоже за это дело, но осекся. По залу прошел плотный человек в чуть коротковатых черных брюках и подозрительно глянул на нас. За ним появился дирижер с детской челкой, в полосатом, как красная зебра, пиджаке. Метрдотель тут же прижал его к колонне; его густые, подстриженные усы стали торчком от напряжения. Все ясно — в честь важного гостя и дабы не компрометировать заведение, целый вечер будут играть одни польки и вальсы.

Все же оркестр начал с танго. И в этот момент в зал вошел отец с двумя пухленькими, с проплешью, человечками и красивой молодой женщиной. Конечно, он сразу заметил меня, но, не подав вида, уселся за свой столик. Его гости поместились спиной к нам, а сам он и молодая женщина — спиной к дансингу. Эта неожиданная для него деликатность мне даже понравилась. Молодая женщина слушала отца с такой почтительностью, что мне сразу стало ясно: она служит в его управлении.

— Это мой отец, — сказал я Бистре. — Тот, что рядом с дамой в синем.

— Вот как? — с интересом воскликнула она и мгновенно запустила свой буравчик. — А дама, между прочим, в зеленом… И одета со вкусом, если хочешь знать. Его подружка?

— Нет… служащая.

— А может быть, то и другое?

— Нет, нет, — сказал я. — Он трус. И никогда не позволит себе лишнего на службе.

Минут через пять Бистра сказала:

— Он ей нравится.

— Нет, просто она к нему подлизывается, — возразил я.

— Ничего ты не понимаешь, — уверенно заявила Бистра.

Пошли танцевать — Бистра с Жоро, Владо с Черной Орхидеей, — так мы прозвали Звезду. Румен допивал уже вторые сто граммов коньяку; его пухлые красные губы потемнели от табачного дыма. Он смотрел на Звезду. И я тоже. В самом деле, не часто увидишь на дансинге более пластичную и полную жизни фигуру.

— А холодна, как рыба! — заметил вполголоса Румен, словно отгадав мои мысли.

— Все они такие, — сказал я.

— Как бы не так, — пренебрежительно возразил Румен. — Твоя, например, сущий звереныш!..