Раннее, раннее утро

Мне словно плеснули в лицо грязной жидкостью. Румен сидел, повернувшись к дансингу, иначе он заметил бы, как я изменился в лице. Неужели он успел узнать то, чего не знал я? Или брякнул наугад? Но в Бистре нет и сорока килограммов, ничто в ней не говорит о темпераменте или пробудившейся женственности. Когда она, наконец, вернулась к столу, я склонился над ее крохотным, бледным ушком и шепнул:

— Румен был твоим любовником?

— А ты был следователем? — спросила она, глядя на меня в упор.

— Что ты хочешь этим сказать?

— Надо выспрашивать, — сказала она, — а не допрашивать.

— Вот я и выспрашиваю.

— Он — нет, — сказала она и снова уставилась на столик, за которым сидел отец.

Это еще куда ни шло. Я никогда не думал, случалось ли Бистре далеко заходить, а она никогда не уверяла меня в противном. Современные девушки, опасаясь насмешек, обычно скрывают свою девственность. Но все повадки у нее были еще девчоночьи, сдержанные, и отличалась она от Черной Орхидеи, как небо от земли. Так вот, значит, в чем все-таки отличие.

— Ты знаешь, что твой отец интересный мужчина? — вдруг спросила Бистра.

— Глупости! — грубо ответил я. — Он просто карлик!

— Нет, он хорошего роста, — сказала она. — Не суди о людях по себе.

— И ты не суди по себе, — сердито ответил я.

Но она, не обратив на мои слова ни малейшего внимания, усмехнулась и добавила:

— Я выйду за него замуж.

Мне захотелось дать ей по маленькой лягушачьей мордочке. Но она, видимо, была в восторге от своей идеи.

— Чудесно! — сказала она, схватив меня за руку. — Кроме всего прочего, я стану твоей мачехой. Будем сидеть целыми днями дома и целоваться… А он будет только кормить и поить нас.

— Еще немного — и получишь по физиономии! — взорвался я.

— Почему? — спросила она, удивленно подняв свои незаметные бровки.

Я не успел ей ответить. В зале наступило оживление, и у входа появился тот самый человек, которого ждали. Я со злорадством наблюдал за отцом. Ему страшно хотелось, чтобы его заметили и почтили рукопожатием или хотя бы улыбкой. Если бы у него вместо шеи была пружина, то он, наверное, растянул бы ее через весь зал и поднес бы вошедшему свою голову, как горшок с цветами. Но высокий гость не замечал его. Тогда отец весь вытянулся и повернулся вместе со стулом к проходу, по которому персона неминуемо должна была пройти.

Наконец высокий гость заметил его, приостановился и поздоровался. Но, пожимая отцу руку, он рассеянно смотрел в сторону. Оба человечка с проплешью тоже встали с мест, почтительно поджав свои пухлые подбородки. Как я и полагал, оба оказались иностранцами. Отец представил их ему, и тот поздоровался с ними гораздо внимательнее и любезней. Секретарша стояла позади, отступив на полшага, явно считая себя недостойной такой почести.

— Скажите им, что я желаю им успеха в сделках! — сказал высокий гость, безошибочно обратившись к секретарше.

Она перевела.

— Это зависит в значительной степени и от вашей уступчивости, — довольно находчиво ответил один из иностранцев.

Высокое лицо, неопределенно улыбнувшись, двинулось дальше в сопровождении целой свиты. Когда он проходил мимо оркестра, красные зебры почтительно склонили перед ним свои ослиные головы. После этого в зале снова воцарился обычный шум; официанты, временно застывшие у стен как статуи, снова деловито заплавали в облаках табачного дыма, потея от усердия.

Оркестр снова заиграл танго, но никто из нас не пошел танцевать.

— Приглашу твоего отца! — вдруг заявила Бистра.

— Ты с ума сошла!

Не успел я схватить ее за руку, как она, торопливо оправив платье, легкими, птичьими шажками подошла к нему.

— Евгений уступает вам свой тур! — соврала она с очаровательной улыбкой.

Я видел, как отец мгновение поколебался, глядя в сторону отдельного кабинета, и поднялся с места. Его улыбка выглядела довольно натянутой. Но, смешавшись с толпой танцующих, он успокоился, поймал ритм и пошел вполне прилично. Как ни был он мне ненавистен в эту минуту, я перевел дух. Ведь покажи он сейчас свою невоспитанность, пятно пало бы и на меня. О чем они говорят между собой, я, конечно, не слышал, но она, подняв к нему свое крохотное личико, слушала его с таким проникновенным вниманием, будто он поверял ей свои самые задушевные тайны. Когда музыка умолкла, отец вернулся к своему столику, раскрасневшийся и явно довольный собой. Бистра подошла к нам, но не села.

— Твой отец приглашает нас к их столу, — сказала она.

— У нас своя компания! — сухо ответил я.

Бистра и бровью не повела, но в глазах ее словно блеснули стальные иглы.

— Вставай! — сдержанно сказала она.

— Ступай, ступай! — вмешался Румен. — По крайней мере, у нас будет повод пригласить папашину мамзель.

Я встал, и мы подошли к их столику. Оба иностранца, против ожидания, оказались очень любезными. Конечно, они первым делом протараторили, как они поражены тем, что у такого молодого отца такой взрослый сын. Секретарша перевела и приветливо улыбнулась мне.

— По правде говоря, я тоже удивлена, — сказала она. — Кстати, вы и не похожи друг на друга…

— Это мое единственное утешение, — ответил я.