Раннее, раннее утро

Таким тоном спрашивают пьяниц. Нет, совсем не похож на себя добрый, изысканный Мечо.

— Все равно, — сказала я.

День был прохладный, и он заказал глинтвейн. Очевидно, и здесь его хорошо знали, потому что официантка чуть не бросилась ему на шею. Пока не принесли вино, он говорил о всяких пустяках, но было видно, что думает он о другом. Лишь после двух стаканов лицо его немного разгладилось.

— Что у тебя нового? — спросил он.

— Ничего.

— Будто бы ничего! — возразил он. — Я слышал, что моя бывшая супруга заходила к тебе?

— Это она тебе сказала? — удивилась я.

— Скажет она! — неприязненно возразил он. — С ней я вообще не разговариваю, а тем более теперь, когда она совсем взбесилась… Но я узнал — город не так уж велик.

— Ну да, — сказала я. — Приходила.

— Просила выступить свидетельницей?

— Что-то в этом роде.

— И ты согласилась?

— Что я — с ума сошла?

Лицо у него прояснилось.

— Правильно, моя девочка! — с живостью воскликнул он. — С какой стати нам платить так дорого за чужие глупости!

Это верно, но мне стало неприятно. Как-никак Евгений ему сын, а он говорит о нем, словно о чужом человеке. Неужели ему так безразлична судьба собственного сына? Он испытующе поглядел на меня и продолжал, будто рассуждая вслух, однако время от времени поглядывая на дверь.

— Имей в виду, что, если ты выступишь на суде, нам с тобой несдобровать. Особенно мне. Такие вещи люди никогда не прощают. Скандал само собой, но все, на чем мы держимся, тут же рухнет. И тогда — прости-прощай! Кто знает, куда меня сунут — то ли на утильсырье, то ли в «Бытовые услуги».

Никак не ожидала, что он так откровенно мне все выложит, будто разговаривает с приятелем. Неприятно видеть испуганного мужчину, а Мечо выглядел жалким до смешного.

— Ну и что ж такого? — сказала я. — Не сомневаюсь, что и там ты будешь директором.

— Не говори глупостей! — сердито проворчал он.

— Вовсе не глупости! — рассмеялась я. — На такой работе у тебя будет куда меньше хлопот и неприятностей.

Конечно, я нарочно подзуживала его. Забавно было смотреть, как у него перья становятся дыбом, будто у рассерженного петуха.

— Не учи меня жить! — сказал он, повысив голос. — Я хорошо знаю, кто я и что из себя представляю… А честь?.. А позор?.. А общественное положение?

Как его не понять! Такой солидный красавец мужчина, с такими усами, и вдруг — какой-то захудалый директор. Весь фасон будет испорчен.

— Ладно, — сказала я. — Мне тоже так легче. А сына твоего бросим львам — пусть разорвут его, как древних христиан.

Мечо обалдело поглядел на меня; он, видимо, понял, что сболтнул лишнее.

— За него не бойся! — небрежно бросил он. — У меня такие связи, что я я волоску не дам упасть с головы Евгения.

Начни он с этого, я, быть может, и поверила бы. Но сказанного не воротишь. Если б у него были такие необыкновенные связи, вряд ли б он так дрожал за собственную шкуру. Мы выпили все вино до капли, мне стало весело и даже расхотелось уходить, но он нетерпеливо глянул на часы.

— Мне пора!.. Надо идти на доклад к министру.

И снова он соврал. Я уже хорошо изучила его и знала, что ни к какому министру он не пойдет, коль от него разит вином и апельсинами. Когда мы проходили через зал, трое в плащах еще были там. Они почтительно привстали, но я заметила, как двое из них быстро перемигнулись. Что поделаешь с такими нахалами — мне оставалось лишь высунуть им язык. Когда мы вышли, Мечо, торопливо оглядевшись по сторонам, пробормотал:

— Мне надо спешить, моя девочка. И — выше голову!.. Ничего не предпринимай, не посоветовавшись со мной!.. Иначе мы пропали!

И бросил меня посреди улицы. Меня вдруг охватило такое омерзение, хоть кричи. В конце-то концов, неужели он считает меня дурочкой, которой можно вертеть как пешкой? Только теперь мне стало ясно, что и в «Аистово гнездо» он приглашал меня с корыстными целями. И если бы он в ту ночь в машине добился своего, я бы сейчас оказалась игрушкой в его руках. Я шла по улице, отшвыривая ногами каштаны, и чуть не плакала. Конечно, и я не без греха — нечего было соваться, куда не следует. Наверное, вид у меня был странный, потому что все прохожие оборачивались мне вслед. Правда, ничего особенного не случилось, но мне было чертовски тяжко и противно.

Вернувшись домой, я хорошенько выплакалась. Такое со мной бывает очень редко — быть может, раз в год. Мама, придя с работы, сразу же уставилась на меня.

— Ты почему плакала? — спросила она напрямик.

— Я — плакала? Ты же знаешь, что я никогда не плачу.

Это правда — перед ней я не плакала уже несколько лет.

— Полно, полно, — ласково сказала она. — Будто я не вижу, что у тебя глаза красные!

— Не знаю, с чего бы это, — сказала я. — Но я не плакала.

Мама внимательно поглядела на меня.

— Потерплю еще немного! — сказала она. — Насильно учить тебя уму-разуму я не стану.