Раннее (сборник)

Под пушками – раскислено…
Февраль – гнилой, нагой…
Снарядами нечислимо
Швыряясь, – малосмысленный
Ведём в котёл

по площади огонь.Какой-то день расплывчивый –
Муть облак, морозга…
На ленте запись сбивчива,
Слабеет поиск впивчивый,
И вязнет мысль, как в месиве нога.
Звонок. Испуг Евлашина:
«Вас – генерал!.. К себе!!»
«Да… Нержин… Понял… К вашему?..»
По глине, снегом квашенной,
С ЦС бегу я к домику КП[29].
Про альфу, дельта-омегу,{151}
Поправки… Всё про то…
…Весь верх снесён, и, кроме как
Две комнаты, – у домика
Всё прочее отметено вчисто.
Бегом насквозь прихожую.
За дверь. Направо –  Сам.
Налево – настороженный
Десяток. Как положено,
Не в лица, а скользнув лишь по звездам,
Я вижу: старше нет его.
«Товарищ генерал!..» –
С готовыми ответами
Внаклон. Но не для этого,
Видать, меня комбриг суровый звал.
Плывёт молчанье лебедем.
Спросить? Никак нельзя.
«Вы, Нержин… вы… поедете…»
(Куда??) Не мечут ледени
Задумчиво смягчённые глаза.
«Ваш пистолет!..» Естественно.
Я понял, я готов:
Задание ответственно,
И хочет соответственно
Оружие проверить сам Грузнов.
Кольцо снимаю с тренчика,
Из кобуры – ТТ{152}
И с приузком ременчатым
Дружочка неизменчива
Кладу пред генералом в простоте.
Взят бережно. Положен он
В глубь ящика стола…
Искорчены! – восторжены! –
Метнулись два, как коршуны,
Из группы напряжённой из угла!
Ещё не понял – что они? –
За пояс! за звезду! –
«Молчать!! Вы арестованы!!!» –
Рукой натренированной
Погоны отрывая на ходу.
Весь мир дрогнул, расщепленный! –
«Я???» – Бездна наголо…
Карманы растереблены.
Миг – холод. Миг – оттеплина.
И грудь. И лоб. И щёки мне ожгло:
«За что??» – ход мысли тореный
Минуть и мне невснос –
В доверчивой Истории
Тьма тысяч раз повторенный,
Ни разу не отвеченный вопрос.
На генерала я таки
Взглянул, на шаг ступя,
Из рук, оплетших натуго, –
В глазах всё та же радуга,
И видит и не видит он меня.
На лбу – печали облако…
– За что? За что?… – Кружат,
По телу с ловким обвыком
Скользят майор с подсобником
И сумку полевую потрошат.
«Давай! Давай!» – Не тешиться,
Не мешкать им со мной, –
И так уж эти смершевцы
Безумно храбро держатся,
Осмелившись прийти к передовой.
Скорее! Под бока меня –
«Давай, давай! Иди!»
«За что же» – Мысли в пламени!
«Вернитесь, Нержин», – каменный
Негромкий слышу оклик позади.
Со всею силой жизненной
Швырнул двоих… – За что??
Приёмник?.. Ящик гильзовый?..
Крутой мгновенный изворот –
«У вас на Украинском фронте – кто?»{153}
Андрей!! – догадкой молненной!
«Нельзя! – кричат. – Нельзя!»
За полы тянут. «Вспомнили?»
Как бомба рвётся в комнате,
Встаёт Грузнов и руку жмёт мне: «Я
Желаю, Нержин, счастья вам…»
Он? Счастья? Мне?? Врагу???
Безстрашно твёрд участливый
Последний взгляд. Опасливо
Приёжились все свитские в углу.
И – всё. И всё… И – кончено…
И я один, как перст.
Надбитая окончина
Задребезжала звончато,
Топорщится их смершевская шерсть.
«Давай! Скорей!» – экзотики
Им на год невпрожёв.
Под кровом хмурой готики,
В тылу, на тайном счётике
Напишется фамилия: «Грузнов».
Идут, неся подмышками
Блокнот мой не один…
Мы – письмами, мальчишки мы!
Мы записными книжками –
Собрали им улики и обвин.
А книги как?.. За сенцами
Ждёт «эмочка»{154} – ажур!
Воюют, да не с немцами…
Без книг, лишь с полотенцами,
Мой чемодан Илья подносит, хмур.
Ах, умница! Ни отзыва.
Прошёл меж нас обруб.
Стоит он тёмный, бронзовый,
Всю сцену взглядом грозовым
Как навек будто впитывая вглубь.
Без обыска?.. Забегали:
«Давай!.. Скорее!.. В штаб!..»
Стартёр. Убьют! – до смеха ли!
«Все вещи?» – «Все». – «Поехали!»
И крылья в рыжем снеге наобляп.
Сиденье мягко. Гостем их
Качаюсь между двух.
На тело мне, на кости мне
Спускается спокойствие,
Спокойствие ведомых под обух.
Ты-ся-че-дне-и-ноч-на-я!
Дороженька! Начнись! –
Эх, Пруссия Восточная!
Я знал: в пору урочную
Так просто нам с тобой не разойтись.

В бригадном СМЕРШ час за

часомСтань тут! – стань там! – стань так! –
Обыскивают начисто
И пишут. Номер значится
На каждой – сколько их ещё! – бумаг.
Я в странном безразличии,
Подавлен, оглушён,
Покорен их обычаям:
Пугает околичием
Впервые к нам примененный закон.
«Смотри! Смотри! Ну прост’-таки
Министр! Голова!
Чуть оторвясь от соски, – и:
“Этюды философские”,
“Этюды исторические”, а?»
(Да, много было писано…
Слова стоят в обслон.
И я на ловле Истины
Загонщиком был истовым,
Да только неизвестно, в чей загон.)
«У, волк! Вражина! Грозен как:
“Вопрос крестьянский… НЭП…
Что значит смена лозунгов…”
А притворялся козанькой!
Я патриот! – подумать было где б!»
(Её переобушили
В десяток Октябрей,
А я стою, и слушаю,
И думаю – не ту же ли
Готовят участь челяди псарей?)
«Лжедоводов убожество…
Коровьим языком…
Растянутостей множество…»
Что? Что? – о Ком?{155} Ничтожество!
Ты это всё осмелился о Ком??
Как школьник провинившийся,
Молчу, лицом к стене,
Но чувством обострившимся
Всегда во мне клубившийся
Вопрос я ощущаю в глубине
Извечный: «Что есть истина?»
Как на картине Ге{156}.
Всю горечь безкорыстную
Надменным коммунистам, им,
На их самодовольном языке
Как выскажешь? О, тучные!
Вам свет её не дан!

Замок. И оберучную

Большущую сургучную
Печать на обречённый чемодан…
Куда ж меня? Куда они?
Наверное – в тюрьму?
Осмерклось. Фары зажжены.
Немецкою налаженной
Шоссейкою мы катимся во тьму.
Пруд. Мельница. Проредина
В лесу. Сарай. Помост.
Знакомые отметины –
Блукают, черти. Едем мы
К Пассарге, к немцам пряменько на мост!{157}
Здесь был поутру рано я –
Дивизий стык, голо.
Местечко безохранное…
На «Hände hoch!» как пьяные
Мы мчим – и всё в молчаньи замерло.
И мост без мин, известно мне,
Нас ждут наготове.
И на открытой местности
Светят по всей окрестности
Лишь только дуры-фары наши две.
Фельдфебель подбоченится,
Я разъясню, кто чей.
Вы – удостовереньица,
Куда ж они поденутся? –
Достанете из глуби кителей.
Вот это будет зрелище! –
В сметане караси…
Я – волк? Вы волки те ещё!..
Смолчать? Но где, но где ещё
Найдёшь ты дураков, как на Руси?
Сказал им. Фары – натемно.
«Врёшь?.. Немцы?» – «В двух шагах».
…А было б замечательно?..
Ушла, ушла зайчатина!
И тут же к нам – ба-бах! ба-бах! ба-бах!
Дорога вся пристреляна,
Налёт немецких мин.
Инструкцией не велено
Конвою… чёрт, не стелено,
И грязь… И – порх! И – нет… И я – один.
Спасайся с жизнью краденой,
Канавку не хуля.
Лежком, брюшком во впадину,
Туда бы вас и ладило! –
Осколки и взметённая земля!
Капут! Убьют! До смеха ли?
Забыт и чин и сан.
Поехали! Поехали!
Немножечко отъехали:
«Могли бы вы, товарищ капитан?..»{158}
И – карту мне. И – место мне.
И – двёрочку в отвор,
И усики прелестные
С улыбкой самой лестною
Пощипывает вкрадчивый майор:
«Ведь вы же топографию…»
«Ваш портсигар! Забыл!..»
«Всё выкурит, добавь ему!..»

Как тот, кто эпитафию

Над собственной могилой сочинил
И твёрдо высек сам её
По мрамору резцом, –
Безчувственный, безпамятный,
Уже не здешний, с каменным
Недвижным, отрешившимся лицом, –
Уже ни с чем не связанный,
К чему был так охоч, –
Везу их в пункт указанный,
Туда, куда обязаны
Они меня доставить в эту ночь.
Дорожкой неизбежною,
Упрямый однодум,
Сторонкой мимобежною,
То сляклою, то снежною
Везу себя сдаваться набезум.
Мы мчим асфальтом лужистым
В снопах холодных брызг.
Как странно: я ни ужаса
Не чувствую; ни мужество
На дерзкий не наталкивает риск;
Ни горечь отпевальная
Мне сердца не клешнит –
Покачка колыхальная
Мне что-то обещальное
Из образов мелькающих кроит.
Причудливо-озарное
Сверканье бытия! –
Частиц дрожанье марное
Выхватывает фарная
Под хмарным небом синяя струя.
Пережит первый ошелом,
И жизнь плывёт как сон,
И я, и я, легошенек,
Как пёрышко подброшенный,
Несвязан, безтелесен, невесом.
Что благо нам? что лихостно? –
Чья знает голова?
Кто в высоте надвихорной
Уловит рока прихоти,
Паденье отличит от торжества?
Проносятся старинные
Дома, ста лет дубы,
Шлагбаумы, разминные
Пути, дощечки минные,
Ограды, телеграфные столбы.
В чугунной арке – свастика,
Под арку – виадук,
И – взлёт. И тут, как раз-таки,
Меня мгновенным настигом,
Как ястреб, мысль подхватывает вдруг:
– В Москву?! Копил я истиха,
Но в этой вот стопе, –
В ней взрыв под всю софистику,
Под всю эквилибристику
Обтёрханных жонглёров ИКП[30].
Лечу на них обвалиной! –
Я камень не лежач! –
И злобная оскалина
Под кляплым носом Сталина
Была бы мне удача из удач.
Здесь – циркуляр, примерная
Инструкция – ломи!
Здесь – СМЕРШ, здесь чернь карьерная,
Но там, в Москве, наверное,
Кого-нибудь пройму же я речьми?
Безхитростно-сермяжная
Фронтовая братва!
Прости-прощай, отважная!
Дорога черезкряжная
Ведёт меня к минуте торжества!..

У церкви домик пастора

Армейский СМЕРШ занял.
Меня отводят насторонь,
Где разделён на карцеры
Бетоном облицованный подвал.
Ступеньки вниз. Проржавленный
Замок. И вставлен ключ.
Вступая в мир затравленный,
Взглянуть на мир оставленный,
Лицо я поднял к небу зимних туч.
Где звёзды счастья?.. Исчужа,
Когда гремнул замок,
В просвет, едва очищенный,
Под третью четверть выщерблен,
Блеснул печально лунный облонок…