Раннее утро. Его звали Бой

— Ну как, пойдем погуляем? Погуляем, посидим за столиком со стаканчиком вина в том кафе по дороге в Андай-город, где сидели в прошлый раз?

— Не могу, Пьер. Ведь правда же, Мария, я не могу?

— Нет, Пьер, — сказала Мария. — Разрешите, я тоже буду звать вас просто Пьер? Сюзон не может взять и так вот просто уйти. Она должна накрыть на стол, подать ужин, вымыть посуду. А потом — расстелить постели на ночь.

Пьер, кажется, не обиделся. Он спокойно, не хмуря брови, выслушал перечень моих обязанностей.

— А после постелей? — спросил он.

К этому времени Мария уже кончила ощипывать каплуна. Тазик был полон перьев, а каплун лежал у нее на коленях, голова его болталась, нахмуренная из-за смерти, но клюв был приоткрыт, будто каплун собирался закричать, а жирное желтое тельце его лежало, развалившись, как тело какого-нибудь купальщика на пляже. Кое-где из тушки торчали черные перышки, а вся кожа была покрыта легким пушком, удалить который можно, только опалив над огнем. Мария встала.

— Я пошла на кухню, — сказала она, — доделаю остальное у плиты.

— Давайте, Мария, я отнесу вам тазик с перьями, — сказала я.

— Давайте лучше я, — сказал Пьер.

И мы прошествовали все втроем, один за другим, по шести ступенькам, ведущим на кухню. Впереди — Мария с ощипанным каплуном. За ней — я с покупками для дам. А за мной — Пьер с тазиком, полным перьев. И тут Мария сказала:

— Можно предложить вам стаканчик вина, Пьер?

— С удовольствием, — ответил он.

Хозяйка одобряет то, что Мария угощает приличных людей: поставщиков, почтальонов, рабочих, приходящих что-нибудь починить в доме, какую-нибудь сломанную плитку, или прочистить в ванной засорившуюся раковину, или исправить подтекающую трубу (хозяйка запрещает пускать в дом цыган, не говоря уже о том, чтобы угощать их вином). Она никогда не возражает, увидев в книге расходов Марии: угощение вином посетителя. И вот, прежде чем опалить каплуна на огне, Мария подошла к буфету, достала три стаканчика, достала со льда бутылку белого вина для посетителей и налила прохладный, красивый напиток в стаканы. И я чокнулась с Пьером. И Мария тоже, себе она налила совсем немного, на донышке.

— Ваше здоровье, Пьер!

— Ваше здоровье, мадам Мария! Твое здоровье, Сюзон!

— Твое здоровье, Пьер!

— За цыпленка по-баскски, приготовленного вашей сестрой Элизой! — добавила Мария Сантюк.

— Приедете попробовать, мадам Мария? Приедете в Сар вместе с Сюзон?

— Я не отказываюсь, — сказала Мария и улыбнулась доброй и лукавой улыбкой.

— Все будут очень рады, — сказал Пьер. Его глаза цвета майского папоротника. Стакан вина, поднесенный ко рту, весь его облик крепкого здорового парня. Я пила вместе с ними, и голова у меня уже немного кружилась, чуть-чуть, ровно столько, сколько нужно, чтобы чувствовать себя красивой, в моей розовой жилеточке, и гордой, что он, Пьер, разыскал меня. А Мария как бы благословляла нас. Такие минуты не забываются.

— Скажите, мадам Мария, как по-вашему, я могу прийти попозже? — спросил Пьер. — Когда Сюзон кончит расстилать постели, она смогла бы выйти со мной ненадолго?

— Ненадолго, почему же нет? — ответила Мария Сантюк, даже не взглянув на меня.

— Правда, Мария? — воскликнула я. — Можно даже не спрашивать разрешения у хозяйки?

— Если хозяйке что-нибудь понадобится, я всегда здесь.

— А мадам Жаки?

— А Иветта на что? — ответила Мария Сантюк. — У нее что, руки отсохли?

— Это что у меня отсохло?

Иветта. Легка на помине. Она увидела Пьера, вино, стаканы. Глаза ее заблестели. Она сказала:

— Прощай, Пьер, как твоя жизнь с тех пор, после фейерверка и бала?

Он ответил:

— Очень хорошо, Иветта, а твоя?

И Мария протянула Иветте свой стакан, на этот раз полный, и та не заставила себя упрашивать, чокнулась с Пьером и выпила.

— Твое здоровье, Пьер!

Тут я воспользовалась ее хорошим настроением и говорю:

— Я пройдусь немного с Пьером, Мария разрешила, а ты ведь на месте, Иветта, если мадам Жаки вдруг позовет, с ней ведь никогда ничего наперед не знаешь, поправишь ей простыни?

— Ну конечно, Сюзон, руки-то у меня еще пока не отсохли, — ответила моя добрая худышка Иветта.

А потом все пошло как нельзя лучше. Дамы устали от жары, есть не захотели, от ужина отказались и улеглись спозаранку, дети — тоже. Хильдегарда как раз только что получила от госпожи Макс новую книгу на английском, помню даже ее название: «David Coupefil», я вообще очень хорошо запомнила все, что происходило в тот вечер, так вот, Хильдегарда пошла к себе, даже десерта не поела, а мсье Бой поехал в Сен-Жан-де-Люз с мадмуазель Долли, они собирались покататься на яхте. На этот раз я не сердилась на него, не вспоминала о давным-давно обещанной прогулке на лодке, я не думала о мсье Бое, видит Бог, я думала о Пьере, о том, как мы пойдем с ним к морю, как зайдем в то самое кафе, где были 14 июля, выпьем вина, или лимонаду, или ликеру. Так что, помыв посуду и постелив дамам и детям постели, я сразу пошла пожелать хозяйке спокойной ночи. Она мне ответила: спокойной ночи.

Я спросила:

— Я больше не нужна?

— Нет, не нужна, спасибо, до завтра, Сюзон.