Ранняя философия Эдмунда Гуссерля (Галле, 1887–1901)

Эти слова: феноменология – «неожиданный и незваный гость» («ein unerwarteter und nicht verlangter Gast») были произнесены Гуссерлем 12 июля 1922 года, когда он читал в Лондоне доклад и ретроспективно обратился к истории своего продвижения к феноменологической философии. А ведь приход этого гостя (собственно, и в русском, и в немецком варианте слова «феноменология», гостьи) состоялся именно в Галле, к концу XIX века и совпал с оформлением «Логических исследований», второй том которых имел ясный в этом отношении подзаголовок «Исследования по феноменологии и теории познания» (Untersuchungen zur Phänomenologie und Theorie der Erkenntnis).

Кстати, делая в 1994 году в Галле доклад на тему «Edmund Husserl zu Metaphysik und Religion» (Э. Гуссерль о метафизике и религии), известный немецкий исследователь феноменологии Эберхард Аве-Лаллеман (Мюнхен) вполне уместно напомнил: «В скобках я хотел бы обратить внимание на только что открытый впечатляющий факт: уже полтора столетия назад как раз здесь, в Галле, впервые был употреблен термин “феноменология”, а именно в 1736 году это сделал Фридрих Кристоф Отингер (Oetinger), впоследствии известный швабский ученый, метафизик и теолог».[60]

Вопрос о том, откуда пришел именно к Гуссерлю сам термин «феноменология”, остается открытым. Вряд ли, конечно, он был заимствован им у Отингера. И ведь после Гегеля философу, начинавшему свое развитие в XIX веке, не приходилось искать термин «феноменология» в произведениях прежних столетий. Но суть вопроса, я думаю, не в этом. Скорее надо понять, почему Гуссерль, чья внешняя отстраненность, если не враждебность по отношению к философии Гегеля – исторический факт, в нужное ему время все же воспользовался тем же термином для обозначения учения, существенно отличного и во всяком случае резко отличаемого им самим от гегелевской феноменологии. В контексте нашего исследования, тем более на предварительном его этапе не могу освещать эту тему подробно. Она будет вплетена в самое конкретное текстологическое исследование ранних произведений Гуссерля. Что нас станет особенно интересовать, так это движение Гуссерля к собственной феноменологии, которое происходило именно в Галле. Из оценок Гуссерля ясно, что оно было драматичным и даже для него самого непредсказуемым. Иначе откуда же явился бы этот образ: новая, именно гуссерлевская феноменология пришла вдруг, подобно гостю (гостье), которого (которую) не ждали, не приглашали – и раньше как бы совсем не знали. Пусть новая феноменология сначала пришла нежданно и без приглашения. Но ведь потом она стала «своей» и «главной» в круге идей, концепций, методов, разрабатываемых Гуссерлем всю последующую жизнь; более того, она разрослась в широчайшее философское движение, одно из самых важных и влиятельных в XX и XXI веках.

Драматическую ситуацию первых явлений феноменологии Гуссерля в данной книге хотелось бы реконструировать в максимальной близости к историческому оригиналу и к конкретной духовной сцене Галле, на которой история идей, причудливо и неожиданно переплетаясь с историей творческой жизни Гуссерля, эту драму и разыграла.

Но ведь феноменология в более или менее определенном виде «явилась», что называется, под занавес тринадцатилетнего пребывания Гуссерля в Галле. И поэтому её место – ближе к эпилогу книги. А предвестия и предпосылки будут заботливо очерчиваться по ходу всего предпринимаемого здесь анализа, в тех пунктах творческого движения Гуссерля, где они, хотя бы смутно и предварительно, но уже просвечивают…

* * *