Ранняя осень. Повести и этюды о природе

И не дожидаясь ответа, наполнил Миколе до краев большую рюмку. Не церемонясь и не мешкая, парень опрокинул содержимое рюмки в рот.

— Какой же это коньяк на рябине? — неодобрительно проворчал Микола. Микстура от кашля для детсадовских малышей!

Старик захихикал.

— Нашему Николе самогону первача подавай!

— Почему самогону? Я не скупой в данную пору. Могу вас обоих пятизвездочным угостить!

— Благодарю! — Гордей слегка наклонил голову. — По здоровью… мне не положено излишними возлияниями увлекаться.

— Опоздал ты, Никола! У меня тоже… после законных ста пятидесяти граммов душа капли лишней не примет! — старец почмокал губами, крякнул. — А в твоем возрасте уместителен был. — Помолчав, заговорил серьезно, обращаясь к художнику: — Извиняйте меня за небезгрешное любопытство. Вошел в данное заведение, огляделся и приметил: восседает некий раб божий за столом один-одинешенек и что-то чиркает и чиркает в книжечке. Подумал: творец искусства. А талантами, сами знаете, господь не всех сподобляет. Когда же вы кончили творить, я и решил: подойду-ка и сяду за этот стол. Ибо спросить вас вознамереваюсь. Позволите?

— Пожалуйста, — улыбнулся любезно Гордей.

— При смиренном отце Иоанне несу по мере сил своих службу. — Старец посмотрел художнику в глаза. — Божий храм наш невелик, под градом Кинешмой среди благодати природной над Волгой-рекой вознесся. И прихожане, и мы, грешные, рабы божьи, души не чаем в заботах о своей тихой обители. На стенах храма масляная живопись начала века. Искусная зело. Но, сами понимаете, от времени она кое-где пообветшала. Прошлым летом прислали к нам из Белокаменной артель студентов художественного института. Да работа этих вьюношей опечалила, а не обрадовала нас. Вроде бы старались и все сделали как надо, а вот на кротких ликах святителей благолепия не стало заметно. — Пощипал бороденку. — Извиняйте за скучнейшее разглагольствование. Все мое суесловие сводится к одному: не могли бы вы, мастер в своем роде, поправить лики святых в нашем храме? Настоящий талант — верю — любое чудо сотворить может. А вознаграждение — не сумлевайтесь — достойное воздадим.

Пока собеседник изъяснялся витиевато, Гордей скрутил в жгут бумажную салфетку и обмотал этим жгутом большой палец левой руки. Отвечая, он выбирал слова с осторожностью, ему не хотелось обижать своим отказом человека столь почтенного возраста:

— Художник я… как бы точнее сказать?.. Пишу пейзажи, пишу портреты. Но настенной живописью никогда не занимался. Гениальными мастерами на Руси в предреволюционные годы, писавшими образа, а также и фрески в храмах, были Виктор Михайлович Васнецов, Нестеров, Врубель. Увы, их уже нет в живых. Могу еще назвать Павла Дмитриевича Корина… реставратора, живописца, большого знатока древней русской иконы. В молодости Корин помогал Михаилу Васильевичу Нестерову расписывать Марфо-Мариинскую обитель в Москве. Но нет и Корина.

— Этим летом прочел книгу о вашем Врубеле, — спустя некоторое время снова заговорил старик, видя, что художник не собирается продолжать разговор на интересующую его тему. — Внучек приезжал из Ярославля. Мечтание имеет в художники пойти. У него, Володимира, и была сия книга. Читал со вниманием, яко священное писание. В книге и картинки были, иные в цвете. Читал и все время изумлялся: какая подвижническая жизнь была у этого мятущегося гения, какая сила духа! Какую дерзновенную мечту лелеял он: изобразить врага божьего и всего сущего на земле! И, представьте себе, все его мучительные искания увенчались… художник приоткрыл таинственную завесу над тем, которого не дано каждому смертному видеть. Создал… я бы сказал: сверхъестественной силы лик властителя тьмы. Придав сему лику и слабости чисто земные, человеческие. И поплатился за греховную свою мечту.

— Как поплатился? — насторожился Гордей.

— Жизнью поплатился. Вначале пришло затмение ума, а потом и зрения лишился живописец, дерзнувшие прославлять в своих картинах Демона — духа изгнания… Извиняйте меня, необразованного раба божьего, но таково мое твердое убеждение.

«Умен же ты и хитер, даром что под этакого простачка подделываешься», — подивился про себя Гордей, с каким-то обостренным вниманием вглядываясь в худущего собеседника с жиденькой бороденкой. Сказал:

— Помочь вашему храму, как вы убедились, ничем не могу… А вот вас, если не возражаете, я бы порисовал.

— Почто возражать? Будет завтра у вас душевное настроение к тому — заходите в нашу каюту четвертого класса. В каюте еще чувашка. Она в Чебоксары направляется. Ежели ей поклонитесь… презабавное получите изображение, когда она в национальный свой шушпан облачится. А сей наряд у нее в чемодане имеется, сама похвасталась.

— А мы незамедлительно покажем товарищу художнику свою каюту, — вступил в разговор Микола, слегка осоловевший от стакана водки. И зычно прокричал, подзывая буфетчицу: — Эй, цыпочка! Получи с нас за чай-кофей!

Щуря ласковые, замаслившиеся глаза, забубнил себе под нос:

Пахать тяжело,
Боронить пыльно!
Девку лапать хорошо,
Целовать умильно!