Ранняя пташка

Джонси была права: первый раз всегда самый трудный.

Нежно приподняв рукой Бригитте голову, я переключил «Колотушку» в тестовый режим и прижал дуло к ее затылку, в том самом месте, где позвоночник соединяется с черепом. Я замешкался, чувствуя, как на глаза наворачиваются непрошеные слезы. И это оказалось кстати: я убрал руку, чтобы их вытереть, и Бригитта, повернувшись, открыла уголок лежащего под одеялом альбома. Я осторожно отдернул одеяло. Она рисовала, и совсем недавно: сегодня утром, после того как я привел ее обратно в комнату.

– Кики нужен валик, – произнесла Бригитта вслух.

На первой странице альбома был набросок синего «Бьюика», который я утром видел в подвале; рядом рос раскидистый дуб, вокруг ствола горой были навалены камни. Неподалеку от машины был накрыт пикник, а вдалеке виднелся Морфелей. И еще на камнях сидел человек: Дон Гектор, отвергнутый, а вокруг камней из земли торчали сотни рук, жаждущих схватить его.

Я непроизвольно поежился. Это был сон, приснившийся мне, который, по всей видимости, приснился и Бригитте. Но это могло произойти только в том случае, если сновидение было вирусным – или если оно также подчинялось теории ретроспективных воспоминаний. Перевернув страницу, я увидел другой набросок, на этот раз изображающий сцену под днищем старого автомобиля. Какой-то человек тянулся за уроненным фонариком, луч света которого освещал в профиль лицо, представляющее, говоря словами Бригитты, «вдохновительную загадку». Это был я. Но это был не просто я, это было недавнее воспоминание обо мне. Сегодня утром, когда мы встретились под днищем «Бьюика». Бригитта потеряла практически все, но сохранила сложную взаимосвязь руки2 и гла2за, присущую художникам, каковым она когда-то была.

– Я обманул себя, вообразив, что встретил твоего мужа, – тихо промолвил я, – в комплексе «Гибер-теха». Человек по фамилии Уэбстер. У него борода, он водит гольфмобиль. Один из преобразованных.

Бригитта повела пустым взглядом, ничем не показывая то, что она понимает смысл моих слов или хотя бы сознает то, что ее окружает. Я несколько раз протягивал ей карандаш, но она лишь однажды схватила его и практически сразу же выронила. Бригитта рисовала по памяти – фотокопировальный аппарат в человеческом обличье. Сложный трюк, но все равно не более чем трюк. Я почувствовал, как меня захлестывает волна безысходности. Даже если мне удастся каким-то образом незаметно провести Бригитту мимо Токкаты, требующей отправки на покой всех до одного лунатиков, и каким-то образом убедительно объяснить, почему она до сих пор жива, «Гибер-тех» все равно разберет остатки ее сознания и преобразует ее в физического работника, в бездумного робота. Вряд ли она сама пожелала бы такого. Нет, я должен был сделать то, что мне следовало сделать еще утром.

Я отправился на кухню, чтобы принести Бригитте попить, но когда вернулся, в альбоме был еще один рисунок: бородатый мужчина в гольфмобиле. Не из жизни, поскольку гольфмобиль был другим, как и коридор, по которому он ехал. Однако в настоящий момент это не имело значения. Гораздо важнее было другое.

Бригитта осмыслила мои слова.

– Проклятие, – пробормотал я, – ты меня понимаешь!

Я щелкнул пальцами у нее перед лицом, но она даже не моргнула.

– Пусть всегда будет Говер, – тихо промолвила она.

– Так, хорошо, – сказал я, подсаживаясь к ней, – меня зовут Чарли Уортинг, я Консул-послушник – ну теперь, пожалуй, Младший консул, – и для всех остальных ты просто лунатик-Шутница, ничем не лучше покойницы, однако я знаю, что это не так. Ты можешь хоть как-нибудь объяснить, где, по-твоему, сейчас находишься?

На этот раз я стал ждать ее ответа. Бригитта сидела совершенно неподвижно целых пятнадцать минут, затем взяла карандаш и быстро набросала еще один рисунок. Это был пляж на Говере, остов «Царицы Аргентины» и оранжевый с красным зонтик внушительных размеров. Были здесь и девочка, бегающая за большим мячом, и Бригитта, одетая так же, как сейчас, рисующая в альбоме. На песке у ее ног лежали рисунки сна про «Бьюик», про нас с нею под днищем машины. Закончив, Бригитта уставилась на пол, истощенная работой. Я долго смотрел на рисунок, затем перевел взгляд на нее.

Она жива, ей снится, что она на Говере. Ее рассудок работает. Я посмотрел Бригитте в глаза, стараясь уловить малейший намек на заключенное в черепе сознание, но ничего не обнаружил. Бригитта посмотрела поверх моего плеча, в угол комнаты, на занавески, снова поверх моего плеча. Наконец она встретилась со мной взглядом, и ее ярко-фиолетовые глаза на какое-то мгновение пристально смотрели мне в лицо.

– Бригитта! – окликнул я. – Ты меня слышишь?

– Я тебя люблю, Чарли.