Ранняя пташка

В буране на мгновение раскрылся тоннель, наполненный влажным воздухом, озарившийся на миг фотовспышкой. Мне стало видно всё вплоть до деревьев за забором, качающихся на ветру, и капота припаркованной машины, а вдалеке я разглядел, или мне показалось, что я разглядел большой мяч. Кажется, я закричал, затем дослал в аккумуляторный отсек четвертый и последний термалит, перемотал пленку в фотоаппарате и снова выстрелил. На этот раз я не увидел ничего лишнего, и снова вокруг меня сомкнулся буран. Я стоял на коленях, жадно глотая воздух, стараясь расслабиться, стараясь унять сердцебиение. Несмотря на холод, я чувствовал струящийся по спине пот, а тем временем губы, щеки и пальцы рук и ног все сильнее ощущали жесткое покусывание надвигающегося обморожения. Отбросив разряженный «Коровий шест», я снова попытался отыскать трос, однако руки у меня онемели, и контакт со снегом только ослабил их чувствительность.

Не оставалось ничего другого, кроме как идти наобум в надежде наткнуться на стену с закрепленным на ней страховочным тросом. Шатаясь, я прошел шагов десять, но нашел не стену – я нашел дверь. Старую, в готическом стиле, окованные железом дубовые доски. Я вытер предплечьем снег с вывески.

Это был «Геральд Камбрийский».

«Геральд Камбрийский»

«…В те дни для ночного освещения использовались светодиодные лампы, потребляющие мало энергии, однако многие привратники по-прежнему цеплялись за безнадежно устаревшие, но милые духу биолюминесцентные трубки. Свет их варьировался от зеленовато-голубого до желтовато-оранжевого в зависимости от температуры и настроения планктона. Раз в две недели требовалось подкармливать начинку трубок, что в большом Дормиториуме становилось хлопотным занятием, однако многие привратники полагали, что дело того стоит…»

«Изящная простота Зимних технологий», Эмма Ллевелин Вай-Энг

Мой Всеключ без труда повернул замок, я толкнул массивную дверь, протиснулся внутрь и плотно закрыл ее за собой. Как только щелкнул язычок замка, шум бурана резко стих до приглушенного завывания ветра. Открыв внутреннюю дверь, я прошел внутрь. Я ожидал, что в фойе «Геральда» царят холод и мрак, поскольку все заверили меня в том, что Чугунок заглушен, однако он не был заглушен, и холода и мрака также не было. Температура внутри составляла благотворные восемнадцать градусов выше ноля – отопительная система продолжала исправно работать. Стянув с рук носки, я скинул обувь и погрузил руки и ноги в чуть теплую талую воду. Я почувствовал, как от возобновившегося кровотока у меня внутри все заболело, но спустя двадцать минут покалывание прошло, и я понял, что все в порядке. Надев сухие носки и шлепанцы, я поднял фонарь и огляделся по сторонам.

Это фойе я уже видел. Оно мне приснилось, когда я пребывал в Пространстве сна Уэбстера. В глубине лестница, у стен – сломанные диваны, посередине – стойка администратора. Я прошел вперед, обратив внимание на раскиданные повсюду пустые консервные банки и деревянные ящики. Вероятно, свидетельства той спешки, с которой покидали Дормиториум, хотя сейчас, учитывая то, какая комфортная температура была внутри, я не понимал, почему его покинули. Внезапно меня осенила очень тревожная мысль, что виной всему явилась утечка радиоактивного топлива, в которой никто не признался, однако большой счетчик Гейгера над стойкой администрации указывал уровень хотя в целом и безопасный, но требующий того, чтобы в Дормиториуме находились только Зимовщики, и старше тридцати лет – на всякий случай.

Освещение не работало, однако хотя внутри царил полумрак, до кромешной темноты было еще далеко. Кто-то не пожалел времени на то, чтобы покормить планктон в трубках, и изнутри здание было заполнено слабым голубовато-зеленым биолюминесцентным сиянием.

Наверху послышался шум. Словно кто-то обо что-то споткнулся.

– Эй, кто там?

Мой голос прозвучал в тишине робко, и я никак не ожидал, что у меня так пересохло во рту. Только сейчас до меня дошло, как же я возбужден. Никто мне не ответил, и я рассудил, что это, скорее всего, зимние грызуны. Судя по стоящему в воздухе запаху, где-то в Дормиториуме находились один-два давно умерших постояльца, которыми можно было полакомиться. Я осторожно поднялся по лестнице на второй этаж, как это произошло со мной во сне, – и ощутил странное чувство уже виденного. Все выглядело очень знакомым, словно я много раз ходил здесь. Коридор, обстановка, тяжелые занавески на стенах – всё.